Когда одиночество заполняет до краев, оно начинает жить вместо человека: управляет им, дышит его легкими, смотрит его глазами, но затирает все краски. И тогда взгляд мутнеет, а меж бровей прорезается морщинка.
-Сударыня, купите газету! Самые свежие новости!
Я отрицательно покачала головой: газет я не читала. Тем более... Ну вот что может быть интересного про то, кто кого бросил. А уж тем более - почему. Это ж не продолжение серии книг про моего любимого некроманта!
— Пока не появилась ты, я и не знал, что мне это необходимо… Любовь. Счастье. Что можно не спать всю ночь, мучаясь вопросом, какие цветы принести, раз розы тебе не понравились… Твое дыхание на моих губах… Просто жизнь. С тобой. Ты не представляешь, как я завидовал полковнику Мирову из Министерства безопасности Поморья, которого сам же и выдумал.
— Аристократы не люди, — прозвучал высокомерный ответ. — Они — бич нашего народа!— Да хоть бич, хоть не бич. А все равно живые… — философски протянул один из наемников. — Вот не понимаю я вас, политических. Ладно — мы… Работа такая… Наняли — убиваем. А вы-то… Чего?— Говорил — не надо с ними связываться. Молодые. Ладно чужую жизнь не ценят. Так и свою тоже.— Что сделали — то сделали. Денег за Радомирова и правда дали много… А что его тяжело будет грохнуть — так это и понятно. Ладно — посмотрим, как вывернемся…— Слышь, девка! — обратились ко мне. — Так как Радомиров из схлопнувшегося телепорта спасся?Я почувствовала, как напрягся Варейский. Это заметили и наемники.— Смотри, как зыркает! — с искренним восхищением сказал тот, что прижимал нож к моему горлу. — Рыцарь!И они захохотали.— А мы обижаем его даму.— Только дама не его!
— Вздор. Ты же умная женщина и понимаешь — это все вздор!И столько высокомерия в его голосе, что чувствуешь себя… Как-то неловко.— Мне не нужна любовница в твоем исполнении… — продолжил Великий князь.Вот как! Мне даже стало обидно на мгновение… «Любовница в моем исполнении не нужна». А ночью не жаловался. И днем понедельника… А вот теперь, ко вторнику…— И нечего дуться, — как-то это прозвучало надменно. Даже величественно. — Мы поженимся.Ага, сейчас… Стану я выходить замуж за человека, который слышит только себя. А на мои вполне здравые аргументы против женитьбы заявляет, что это вздор. И больше ничего. И отказывается брать обратно кольцо.— Андрей Николаевич! — возмущенно начала я.— Ирина, прекрати!— Ваше сиятельство!— Вот за что мне все это! — поднял он глаза наверх.
— Я вот не понимаю… — гневался повелитель. — Вот почему вы пьете на рабочем месте? Что за безобразие? Что за вопиющее нарушение? Почему меня не позвали? Какое имели право обойти уважаемого Павла Афанасьевича!
Как жаль, что работу его Министерства от того, что у него приключилась большая светлая любовь, никто не отменит…
— Значит, «умею общаться с людьми, только когда их лечу!» — ворчал князь, сотворив портал в Министерство. — Нет, надо было ей сказать, что я спал в ее постели, что я сутки находился рядом…
Вспомнил ее растерянный взгляд, каким она обвела заваленный стол, ее небольшую чистенькую квартирку — и даже не стал читать психопрофиль — на целительниц, как на военнообязанных, он тоже составлялся. Князь попросту понял, что там прочтет: «Независима, упряма, некоммуникабельна со всеми, исключая пациентов. Связей нет»
В Екатеринбурге, как в любом другом городе, за эти годы случилось много такого, что может стать романом – или пьесой. Это ведь только кажется, что города стоят на месте. И что люди не меняются. И что испытание медными трубами проходит легче и приятнее, чем огненно-водные процедуры. Медными трубами по голове – не пробовали?
В старости же чаще хочется не чтобы стакан воды поднесли, а косточки погреть, ну, и покомандовать, конечно, – показать, кто был и остался главным.
Тюрьма – модель жизни в уменьшенном масштабе: здесь сыщутся любые человеческие типы.
Слова "холод" и "голод" отличаются одной лишь буквой и повсюду ходят вместе. Когда ешь, немного согреваешься. Когда чуть согреешься, голод ненадолго отступает.
Нет дела до немецкой туристки, которую будущая писательница привела на спектакль «Ревизор», – немка плакала в фойе навзрыд:
– Теперь я поняла русскую трагедию! Женщина всегда работает, мужчина всегда пьяный!
Думайте о радости, только она остаётся, только она одна, слышите?!
А больше и нет ничего, кроме радости.
Разве что тысяча важных мелочей.
Великая трагедия – и великое счастье человека в том, что годы меняют только его внешность: разрисовывают лица морщинами, как досочки – красками, ссутуливают плечи, отбирают молодость, но внутри мы всё те же, какими были в шестнадцать лет.
Свердловск был городом большим, Екатеринбург оказался маленьким. Даже замолчавший поэт продолжает измерять свою жизнь стихами, в этом – трагедия, в этом же – спасение.
Свердловск, глубокий тыл. Надёжное место для того, чтобы спрятать самое ценное – машиностроительные заводы, картины из Эрмитажа, диктора Левитана, прославленных теноров, баритонов, сопрано и контральто.
Уральцы не болтливы, сплетен чураются, но даже самый сдержанный свердловчанин не мог удержаться от разговоров – как, почему, надолго ли?
И только когда декорации рухнули, ей открылся настоящий мир. Не такой, наверное, уютный, как старые декорации, наоборот, опасный и недружелюбный, но одно правило жизни в нем Фрида поняла : единственное ,что можно делать со счастьем,- это испытывать его. Надо делать то, что тебе по душе, а в остальном довериться судьбе. Как говорят хирурги : живое заживет, а мертвое - отвалится.
Мысль имеет свойство ,что если уж пришла в голову, то прогнать ее оттуда невозможно. Только Скарлетт о Хара могла сказать себе: "Я подумаю об этом завтра", а у обычных людей все наоборот - -чем неприятнее мысль, тем полнее она завладевает сознанием.
Мало что в жизни забирает столько сил и энергии, как боязнь правды.
Верные и преданные чаще всего остаются одни.
Ничего не происходит просто так, и ни в чем нет случайности. Для всего, что случается с человеком и происходит в природе, есть Высший смысл, Высшая задача и Высшая справедливость.
Никогда не следует размышлять за другого человека, предполагая, что он думает и чем руководствуется в своих поступках, проще спросить.