— Чей это ребёнок? — холодно спрашивает бывший муж. — Мой, — отвечаю ровно. — И когда же ты успела залететь? — мрачнеет. — Сразу после нашего развода? — Не твоё дело. — Быстро ты утешилась, — хмыкает. — И с кем? Кто этот подонок? — Ты… ты этот подонок, Эмир. Но правду никогда не узнаешь.
Двери третьего троллейбуса просто открылись, чтобы показать спины пассажиров, пучащиеся изнутри, как диванная обивка, потом с трудом сомкнулись, и троллейбус поехал себе дальше, и непонятно было, зачем он вообще останавливался.
Дрожащими пальцами Петров вытащил полтинник и подал его кондуктору. – Алкашня, – сказала женщина-кондуктор в проход, когда отсчитала Петрову сдачу и с отвращением оторвала полбилета. Вообще, она, кажется, хотела пикировки с кем-нибудь, потому что не только обозвалась, нарываясь на ответное хамство, но и сунула полбилета в руку Петрова с нескрываемой какой-то неудовлетворенностью.
На самом деле спокойно сидел почти весь класс, а бесновались всего три человека из класса, не считая педагога.
Он даже вспомнил фразу из Евангелия, которая его каждый раз коробила, когда ее упоминали, про людей, которые не холодны и не горячи, а теплы. Петров иногда ожидал, что ее закончат таким образом: «Потому что вы не холодны, не горячи, а просто мудаки». Он не любил эту фразу, потому что она была про него.
Петров не понимал, почему вообще Сергей тратит время на литературу, в руках Сергея литература выглядела как не очень сильное, чтобы не пораниться, самобичевание перед зеркалом, как тайное переодевание в женскую одежду без выхода в свет.
Петрову думалось, что существует совершенно другой сорт людей – не таких, какими бывают обычные люди, – которые придумывают книги, музыку и рисуют мультфильмы.
Вон античные боги как клоуничали. И в лебедя, и в золотой дождь превратиться – раз плюнуть ради бабы, ничем не гнушались, и люди от этого проще были, не то что сейчас.
- Это Игорь, - сказал Игорь с такой интонацией, будто был единственным Игорем во Вселенной.
Теперь все стали серьезнее, а прошло-то всего несколько лет.