Книги 1888 года
Доктор Иригойен и его сын Юлиан становятся случайными свидетелями семейной драмы: муж заживо закапывает в могиле одурманенную жену. Благородные герои спешат на помощь даме. Но это только завязка книги, в которой действие будет переноситься из французских предместий в мексиканскую саванну, а затем в Париж; деревенские поля будут сменяться бескрайними прериями, а морские просторы — катакомбами парижского «Двора чудес». Судьба в лице автора ещё не раз сведет лицом к лицу благородных героев и...
Будучи страстным охотником, инженер Мариус, преследуя пуму, слишком далеко отъехал от железнодорожной бригады и был захвачен индейцами.
Находясь уже как год в плену, он окончательно понимает — помощи ждать неоткуда. Мариус не теряет надежды и сам готовится к побегу...
Господин Синтез — гениальный ученый, которого местная полиция считает маньяком. Говорят, что сей господин ничего не ест и никогда не спит.
Ученый-одиночка сумел научить организм человека самостоятельно производить все необходимые для жизни вещества. Но что значат самые смелые эксперименты, когда на карту поставлена жизнь единственной красавицы внучки?
Молодая, талантливая, но бедная, писательница Августа Смиссерс и милый юноша Евстас полюбили друг друга с первого взгляда, не отдавая себе в этом отчета. Но судьба разъединяет их, не успев соединить. Августа уплывает к своим родственникам в Новую Зеландию. На том же корабле по делам фирмы плывет и мистер Мизон — дядя Евстаса, богатый издатель Августы.
Важный патрон для фейeрверка считал, что от него зависит успех свадьбы принца, и день для праздника был выбран специально под его выступление.
Дети любили играть среди красивых деревьев, но все изменилось после того как хозяин сада — Великан вернулся из долгой отлучки домой. Он огородил все забором и повесил табличку «Посторонним вход запрещен».
Высоко над городом стояла статуя Счастливого Принца, сделанная из золота и драгоценностей.
И вот у его ног заночевала Ласточка, летевшая на юг...
Аллан Квотермейн рассказывает своим друзьям о событиях, произошедших с ним в землях южноафриканского племени матуку, куда он отправился охотиться на слонов. После этой охоты к Аллану Квотермейну пришла Майва, одна из жён вождя матуку Вамбе, предупредила о грозящей со стороны Вамбе опасности, сообщила о находящемся у вождя в плену друге Аллана и попросила помочь отомстить Вамбе за смерть её маленького сына.
Грустная сказка о прекрасной, но бессердечной Инфанте и маленьком Карлике, танцевавшем для неё в день её рождения и не догадывавшемся о своем уродстве, так позабавившем и придворных и виновницу торжества.
Король был молод. Он жил во дворце, в счастливом и радужном мире. Но однажды королю приснился странный сон о жителях его страны. Проснувшись, он понял, что сон его реален: в мире существуют бедность и несправедливость, жестокость и коварство, боль и смерть.
В последнее время, когда мрачная философия Шопенгауэра и Гартмана, приобретя толпы последователей и противников во всех странах образованного мира, успела сделаться, так сказать, модной философией века, Леопарди невольно обращает на себя внимание и возбуждает особенный интерес. Действительно, в истории пессимизма, возведенного в философскую систему, знаменитый итальянский поэт занимает видное место. "Леопарди и Шопенгауэр, — говорит Каро ("Пессимизм в XIX в."), — развивали почти одновременно...
Сюжет названного романа — деятельность русской администрации в западном крае… Мы не можем понять только одного: зачем это обличение написано в форме романа? Интереса собственно художественного оно, конечно, не имеет. Оно важно и интересно лишь настолько, насколько содержит в себе действительную правду, так как это в сущности даже не картины нравов, а просто описание целого ряда «преступлений по должности». По-настоящему такое произведение следовало бы писать с документами в руках, а отвечать на...
Солдаты Малвени и Ортерис вместе со штатским отправились однажды на охоту. Настреляв кучу живности, троица решила позавтракать, запивая еду доброй порцией пива. После чего у Ортерис во хмелю случился припадок тоски по родине, и солдат решил дезертировать из армии. Его друг Малвени стремится оградить Ортериса от позорного поступка.
Графиня Антонина Дмитриевна Блудова (25 апреля 1813, Стокгольм — 9 апреля 1891, Москва) — русская писательница, благотворительница, с 1863 года камер-фрейлина. Воспоминания Антонины Дмитриевны рассказывают о литературной и общественной жизни того времени (она была знакома с А. С. Пушкиным, Н. В. Гоголем, Н. М. Карамзиным, В. А. Жуковским, М. Ю. Лермонтовым, К. С. Аксаковым, С. С. Уваровым и другими). Записки публиковались в журналах «Заря» (1871, 1872 года) и «Русский архив» (1872–1875 года), и...
П.А. Кулиш (1819-1897) остается фаворитом «української національної ідеології», многочисленные творцы которой охотно цитируют его ранние произведения, переполненные антирусскими выпадами. Как и другие представители первой волны украинофильства, он начал свою деятельность в 1840-е годы с этнографических и литературных изысков, сделавших его «апостолом нац-вiдродження». В тогдашних произведениях Кулиш, по словам советской энциклопедии, «идеализировал гетманско-казацкую верхушку»....
П.А. Кулиш (1819-1897) остается фаворитом «української національної ідеології», многочисленные творцы которой охотно цитируют его ранние произведения, переполненные антирусскими выпадами. Как и другие представители первой волны украинофильства, он начал свою деятельность в 1840-е годы с этнографических и литературных изысков, сделавших его «апостолом нац-вiдродження». В тогдашних произведениях Кулиш, по словам советской энциклопедии, «идеализировал гетманско-казацкую верхушку»....
П.А. Кулиш (1819-1897) остается фаворитом «української національної ідеології», многочисленные творцы которой охотно цитируют его ранние произведения, переполненные антирусскими выпадами. Как и другие представители первой волны украинофильства, он начал свою деятельность в 1840-е годы с этнографических и литературных изысков, сделавших его «апостолом нац-вiдродження». В тогдашних произведениях Кулиш, по словам советской энциклопедии, «идеализировал гетманско-казацкую верхушку»....
«…Вдруг ветер с такой силой ударил ее, что девочка невольно протянула руки вперед, чтобы не упасть, и кулак ее правой руки разжался на мгновение. Девочка остановилась и, наклонившись, начала что-то искать у себя под ногами. Наконец, она опустилась на колени и своими худенькими посиневшими ручонками стала шарить по сугробу. Через минуту пушистый снег уже покрывал ей голову, плечи и грудь, и девочка стала похожа на снежную статую с живым человеческим лицом. Она долго искала чего-то, долго рылась в...
«…В конце того же лета мне, совершенно невзначай, пришлось быть свидетелем странной и страшной сцены. С первого взгляда в этой сцене, пожалуй, не было ничего особенно поразительного, тем более что действующими лицами здесь явились не люди, а только два кота, но смысл этой сцены был положительно ужасен. Я не мог тогда спокойно смотреть на нее, да и теперь еще не могу спокойно вспомнить о ней…»
«…Вдруг ослепительная молния загорелась над землей и в ее неверном, красноватом освещении на несколько мгновений озарились степные дали, три высокие старые сосны и холм и на холме девочка. С белым цветком в руке, выпрямившись и слегка закинув голову, стояла она на вершине холма, обратив свое побледневшее лицо к черным, грозным тучам, тяжело нависшим над ее головой. Порывистый ветер, как бешеный, рвал и крутил на ней платье, развевал ее черные волосы…»
«…Посмотрел Степа вверх, — вверху месяц и яркие звезды горят, и нет им числа. И далекие звезды как будто мигают ему. Заглянул Стена дедушке в лицо — и вздрогнул, отшатнулся. Дедушкины дырявые глаза блеснули при месяце, точно живые, а на ледяных губах как будто улыбка мелькнула. И жутко, страшно стало Степе, бегом пустился он домой, не чуя земли под ногами…»
«…Нежно, любовно звучала арфа в его руках. И стар и мал заслушивались ее. Даже жесткие, черствые люди, казалось, дотоле жившие на свете только для одного зла, на горе ближним и себе, приходили от нее в восторг и умиленье… В потемки самой порочной души арфа вносила свет и радость, раздувая искру божию, невидимо для людей тлевшую в них под пеплом всякой житейской мерзости…»