Школьные дни Иисуса

Ни о чём

Когда Кутзее написал эту книгу, ему было уже 76 лет. Судя по тому, ЧТО здесь написано, ему пора купить белую панамку и пойти подвязывать помидоры в теплице. Какой-то бред сивой кобылы без толкового сюжета и логичного завершения.

Первая книга, называющаяся "Детство Иисуса" была реально интересной и даже побуждала читателей шевелить извилинами. Мол какое-то непонятное время, никто не помнит жизни "до" начала книги, дядя взял под опеку мальчика, как воспитать чужого ребенка, и т.д.
В этой книге мальчик идет в школу, ему 6 лет, и он прям бесючий. Мелкая дрянь, которая возомнила, будто он - божество. Да я че хочу, то и делаю, да пошли все в задницу, да вы мне не родители, "здрасьти тетя, а вы знали, что это не мой папа?". Не хочу учить это, не хочу есть то, не хочу играть, не хочу...ааааа(((пендаля ему хорошего надобно, а все вокруг него ходят на цыпочках, по головке гладят, золотой пыльцой обсыпают.

Какие-то странные танцы чисел, странные филосовские рассуждения, не имеющие места быть в адекватном мире. •Голые учителя и голые дети на пляже.
•Охранник, показывающий детям фотки голых баб.
•Соединение со звездами в танце.
•Монашки-миллионеры, готовые оплатить незнакомому ребенку обучение танцам.
•Судьи, которые желают оправдать убийцу против его воли.
Кутзее. Не ломай мне. Мать его. МОЗГ!!!!!
Я вообще не поняла зачем эта книга была написана и что там за послания в ней. По мне, так это поооолный бред и пустая трата времени =( и денег=(
Тьфу

– Это шарада? – спрашивает Консуэло. – Нам нужно угадывать?
Мальчик не шевелится, но глаза у него хитро поблескивают.
– Я понимаю, – говорит Альма.
– Тогда, может, хоть ты нам объяснишь, – говорит Консуэло.
– Здесь нечего объяснять, – говорит Альма.

Наверное, надо было начинать с первой книги, но как сложилось, так сложилось.

Я люблю Кутзее. Он своеобразный, но мне нравилось всё, что я до сих пор читала. Но конкретно с этой книгой у меня вообще не сошлось.

Во-первых, на мой взгляд, было бы логичнее написать всё это в виде пьесы, а не романа. Повествование и так похоже на пьесу, где творится сплошной сюр, почему бы не придать ему соответствующий вид. Но кто я такая? Логично. (Была бы пьеса, я вообще бы не взялась читать).

Во-вторых, я очень не люблю отсылки или аллюзии к библейским и около темам. Я не настолько хорошо знакома с Писанием, чтобы без дополнительных поисков понимать, на что намекает автор, а искать в великом Гугле – увольте! – не так уж меня заинтересовало происходящее.

Кутзее нам показывает бытовые ситуации в сюрреалистическом исполнении: Академии Танца и Пения, нудистский пляж, куда возят детей, Дмитрий и Алеша, сошедшие со страниц романов Достоевского, убийство, цифры и звезды.

Да, можно вычленить из всего проблемы воспитания, веры, авторитета, отличия добра от зла, проблема выбора, но...

– Если мы найдем тебе другого учителя, кого-то, кто выучит тебя простому сложению, а не математике, ты будешь слушать? Будешь делать, что тебе говорят?
– Я сеньора Роблеса слушал.
– Ты прекрасно знаешь, что сеньора Роблеса ты не слушал. Ты подрывал его авторитет. Ты над ним насмехался. Ты говорил глупости – умышленно. Сеньор Роблес – умный человек. У него ученая степень в инженерном деле, университетская. Ты мог бы у него поучиться, но решил подурачиться.
– Я не дурачился, это сеньор Роблес дурачился. Я уже умею складывать. Семь и девять будет шестнадцать. Семь и шестнадцать будет двадцать три.
– Тогда чего ты не показал ему, как умеешь складывать, когда он тут был?
– Потому что, если по его, нужно сначала сделаться маленьким. Нужно сделаться маленьким, как горошина, а потом маленьким, как горошина в горошине, а потом как горошина в горошине в горошине. И тогда можно разбираться с его числами, когда ты маленький-малюсенький-малюсенький-малюсенький-премалюсенький.

Одно радует, что объем не очень большой.
Истории Симона, Инес и Давида не затронули и не вызвали отклика. Не моё.

– Почему вы каждый раз спрашиваете, что я сегодня делал? – говорит мальчик. – Я же не спрашиваю, что делали вы. Да вы и не понимаете.
– Чего мы не понимаем? – спрашивает Инес.
– Вы ничего не понимаете.

Книга совершенно не понравилось!Это разочарование какое-то...
С натяжкой и с невероятными усилиями,все таки прочитала, хотела узнать чем же этот бред закончится...
В город Эстелла приезжает с виду обычная семья...но верховодит в ней ребенок,он центр вселенной,ему все дозволено,в том числе рассуждать о половой жизни взрослых.
Взрослые же сущие дети, ничего не могут решить,инфантильные донельзя.
Ребенка отдают в школу танцев, очень странную.Детей на выходные вывозят на нудистский пляж!
Сторож музея убивает учительницу танцев,в которую безумно влюблен..Муж этой учительницы, кроме музыки ничего не видеть вокруг..
Финал книги-отец мальчика учится танцевать.. Занавес!!!
Что это было?

От притчи к достоевщине

Эх, Кутзее, Кутзее... И чего было не написать отдельное самостоятельное произведение? Зачем прилепляться к истории Симона и Давида? Чтобы самоповторы были более очевидны? Чтобы слабая сюжетная композиция колола глаза? Чтобы заимствования из Федора нашего Михайловича доводили до тошноты? Чтобы обесценить роман "Детство Иисуса"?
Книга-разочарование. Ни богу свеча, ни черту кочерга. В противовес предыдущему роману выдуманный мир сравняли с реальным. Теперь здесь есть все: воровство, вандализм, уныние, жестокость, тщеславие, вожделение, насилие, бюрократия, страсти, убийства, модные бутики, рации, газеты, семьи, адюльтер. От стерильной невинности Новиллы здесь почти ничего не осталось. Разве что вялая и жалостливая судебная система, и явные проблемы с охраной заключенных.
Прибывшие в Эстреллу Симон, Инес и Давид, сначала попадают на ферму, где нанимаются в сборщики урожая, а после обустраиваются в городе. Давида определяют в частную Академию танца. История Инес - ни пришей кобыле хвост. Ну, не придумал Кутзее куда ее сплавить, или возможно собирается писать продолжение, и имеет на нее какие-то далеко идущие планы, здесь никак не обозначившиеся.
Центром же повествования становится некто Дмитрий, смотритель музея, безумно влюбленные в учительницу танцев из Академии, прекрасную Ану Магдалену Арройо. Дмитрий и его история- среднеарифметическое между Дмитрием Карамазовым и Парфёном Рогожиным. В принципе книжка смахивает на эдакий фанфик.
Не покидает ощущение, что с Симоном автор ассоциирует себя. Так жаждавший страсти и секса в Новилле, здесь, не прошло и два года, перед нами занудный старик праведник-фарисей. Он все время ждет, что ему выдадут документ удостоверяющий право на то чтобы чувствовать, то что он чувствует и бесконечно завидующий каждому кто уверен в себе. Уставший от своего принаглевшего исключительного мальчика, автор иными средствами, кроме способности Давида к космическим танцам, никак его природы Христа не обнаруживает. Поцелованная дохлая утка брошенная в кустах, в безразличии к ее похоронам, думаю, не в счет. Ходим мы всюду вслед за Симоном, смотрим на все его глазами, осмысляем его мыслями. Вот только, если Симону удалось через музыку как-то соприкоснуться с высшим интуитивно постигаемым смыслом чисел/вселенной/бытия, то нам такая радость от прочтения романа явно не грозит. Один у всего этого сумбура плюс- читается легко и объем маленький.

Школьные годы...чудесные ли?

В одну воду дважды не войти, и хотя Кутзее, судя по эпиграфу, об этом прекрасно знает, всё же решил издать продолжение своей притчи о маленьком Иисусе/Давиде и его опекуне Симоне, что прибыли в Новиллу в поисках лучшей жизни.
Если Новилла из "Детства Иисуса" была местом совершенно нейтральным во всех отношениях, но то появившаяся в "Школьных днях..." Эстрелла – городишко, где царят страсти. О страстях в романе и речь:

"наверно стоило вынести боли буйство,
чтоб не попасть в стойло обыденности без пульса"?

Давид , очевидно, не из тех, кто покорно будет стоять в этом "стойле обыденности", а ведь именно пример "никаковости" и "покорности" подаёт ему приятный во всех отношениях, иногда даже слишком, Симон. В противовес Симону, в "Школьных днях..." возникает "безумец" Дмитрий, который страстями живёт, ими дышит и от них же страдает.
История с селезнем открывающая роман, вполне рифмуется с ключевой историей произведения о красавице Ане Магдалене и музейном смотрителе Дмитрии, вот только Давиду в ней уготовано совсем иное место...

Инес в новом романе уходит на второй план, событий на 350 страниц не так много, лаконичный кутзеевский стиль, хоть и не утомляет, уже и не кажется таким особенным. Многое по прежнему остаётся неясным, что-то сказано настолько "в лоб", что хочется надеяться, что это была ирония. Давид страница за страницей становится всё более раздражающим, так что уже начинаешь думать, что иногда шлёпнуть ребёнка –это не такая уж плохая мысль.

В общем, не лучший роман Кутзее, но о прочтении не жалею: насиловать себя при чтении не пришлось, мук, даже кратких, не испытывала, так, лёгкие судороги от того, что талантливый писатель немного переливает из пустого в порожнее и иногда водит своих читателей за нос.