— Кира, девочка моя, — мурлычит муж, прижимая плечом свой телефон, попутно застёгивая рубашку. — Я же сказал, что у меня сегодня позднее совещание. Я немного опоздаю. Не жди меня к ужину.
— Да, я помню, — упавшим голосом произношу я, глядя на Сашу, через смотровое стекло комнаты для переговоров.
Он выпрямляется и замирает. Словно чувствует мой взгляд. В то время как какая-то девица, сидящая рядом на диване, ведёт себя довольно расслабленно. Она восседает в расстёгнутой блузке, её губы с размазанной помадой растянуты в довольной улыбке, на пальцах ноги покачивается туфелька на высоком каблуке.
— А зачем тогда звонишь? — спрашивает муж, запуская руку в довольно густую шевелюру.
— Да так, — роняю я. — Просто соскучилась. Извини.
Я всю жизнь поражалась тому, как легко люди прощают себе любые провинности. Почему-то многие считают, что достаточно извиниться и все твои грехи тут же смоет. Да вот только это работает совсем не так. У каждого свой предел терпения. И свои границы, до которых он может искренне прощать человека.
Как же, оказывается, легко заслужить всеобщее презрение. В семье не работает никакая презумпция невиновности. Здесь всё проще. Кто первый пожаловался — тот и прав.
теперь хоть стало понятно, почему он так разозлился. Это из-за того, что ему нравилось наблюдать рядом с собой такую женщину, какой я была. На подобную серую мышь ведь никто не позарится. А значит, можно вести себя как угодно, но я всё равно никуда не уйду. Потому что я никому не нужна.
Глупый… Неужели он не знает, что женщине не обязательно уходить к кому-то? Она вполне может уйти в никуда.
Полюбив Иру, я не лишился тех чувств, что испытывал к тебе. Понимаешь?
Отрицательно машу головой. Я действительно не понимаю, как можно любить сразу двоих. Или даже не двоих?
— Нет, — честно отвечаю я.
— Ты удивишься, но это возможно, — усмехается он. — Я полюбил тебя. Через десять лет Иру. Потом Олю…
— Нас даже не двое. — киваю я.
— Вас и не трое, — произносит он. — Но я тебе не изменял. Я не нёс в дом грязь. Это были мои любимые женщины.