Ах, как хорошо Торульф знал эти игры! Страшные игры сознания. Маленькая оговорка, слово, взятое в неправильном значении, - и мир сместился, его больше не вернуть на прежнее место, отныне зазор может только увеличиваться, так что завтра ты очнешься далеко от себя, будешь звать на помощь тех, кто должен приходить к тебе на помощь, кто всегда приходил... но придут другие. Потому что, милый человек, давно уже все не так, давно уже все не там. Подобным же образом Торульф лишился семьи, дома, страны, консерваторской должности... всего - и никогда больше не нашел того, чего лишился, ибо ускользнуло оно в образовавшуюся трещину между миром и словом.
Он обманул сотни людей, но сохранил моральные принципы.
Нельзя контролировать собственные похороны, но иногда можно выбирать смерть.
Думаю, что вряд ли скоро вернусь в цивилизацию. Природа меня не утомляет. Напротив, я все более наслаждаюсь ее красотой и жизнью странника, которую веду. Я предпочитаю трамваю седло, крыше – звездное небо. Неясный трудный путь в неведомое для меня милее любой мощеной дороги, а глубокий мир природы куда приятней суеты городов. Как ты можешь винить меня за то, что я остаюсь здесь, в месте, которому принадлежу, в котором чувствую единение с миром? Это правда, что мне не хватает общества разумных существ, но среди них так мало с кем можно разделить важные для меня вещи, что я выучился хранить их при себе. Достаточно и того, что я окружен красотою…
Никогда не любила розы, а алые тем более. Они всегда мне казались слишком официальными и неискренними, когда надо было просто отделаться, а не вложить душу.
«Замечу только одно: безработица меня не пугает. Пока будут автомобили и будет увеличиваться их скорость, нам, хирургам, работы хватит.»
"Истину узнать нелегко. Ни один человек не способен понять другого до конца".
Мы все случайность солнечного чуда
В соединенном на мгновение веществе
Но мы безудержно расходуем друг друга
Себя же оставляя в нищете
- Она должна хотеть жить дальше. Сама хотеть. Если этого не будет, то сколько бы ей не было отпущено, жизнью это не будет.
Мама понимала и тихо плакала по ночам в коридоре. Днем она часто рисовала Сашины портреты карандашом. И потом, когда Саши не стало я угадывала на этих портретах без дат сколько той оставалось до конца. Постепенно взгляд становился прозрачным, черты лица бестелесными, и эти маленькие портреты все больше походили на иконы.
Некоторые герои прочитанных мною книг, попав в какой-нибудь параллельно-магический мир, с маниакальным упорством стремились обратно на землю. И ладно, если бы их дома кто-то ждал, – семья, дети. Так ведь нет! И вот он, какой-нибудь зачуханный в прошлом инженер, уже ставший в новом мире великим магом, королем или темным властелином, сидя на своем троне, окруженный боевыми друзьями и красавицами-женами, тоскует по далекой родине. Потом вскакивает и рубит все новых врагов лишь затем, чтобы найти заветный ключик, открывающий двери обратно. Нет, я понимаю – все это происходит потому, что у автора не хватило фантазии поставить своему герою какую-нибудь более адекватную цель. В конце книги его герой, конечно, поймет, что его дом здесь, и не покинет этот мир – только я этот бред уже не дочитывал.
Ибо Стефан Андолини — редчайший случай для сицилийца — рыжий. Это было его проклятьем, поскольку сицилийцы считают рыжим Иуду.
Ты как карлик, который считает, что он высокий, когда ему удалось далеко плюнуть.
<..> потом он процитировал бы Сунь-цзы: «Знай своего врага так, как ты
знаешь себя самого, и тебе не страшны сто битв; если ты знаешь себя, но не знаешь врага, за
каждую одержанную победу ты потерпишь также и поражение; если же ты не знаешь ни себя, ни
врага, ты уступишь во всех битвах до единой».
Для родителей, конечно, это был удар. А как не переживать, если знаешь, что твой сын вырастет магом, да к тому же черным? Но Канкеры повели себя разумно. Они переименовали сына из Джорджа в Арримана (в честь знаменитого и очень злобного персидского колдуна), расписали стены детской изображениями летучих мышей-вампиров и язычков тритона и решили, что если уж ребенку суждено быть колдуном, то они помогут ему стать лучшим.
Иногда нужно идти на компромисс вместо того, чтобы действовать напролом: уж кто-кто, а он-то это знает.
Когда ее тело первый раз коснулось сетки, все, что я увидел, — это серое пятно. Я перетащил ее через край. Ее рука была маленькой и теплой. А затем она встала передо мной — невысокая, тоненькая, самая обычная и вроде бы ничем не примечательная, за исключением одного. Она прыгнула самой первой.
Даже я этого не сделал.
Ее глаза были решительными и настойчивыми.
Такими красивыми.
Затем правитель канцелярии задал несколько вопросов столичному гостю. Надо же знать, что за ветры дуют над Невой! И первый вопрос был, как здоровье государя. Тринитатский ответил: пока живой, но до зимы не дотянет. Тает на глазах. Только что Его Величество увезли в Ливадию. Там он, скорее всего, и помрет…
Тогда Нестеровский спросил, а каков наследник? Будущий император, сказал Михаил Львович, плохо готов к трудным обязанностям по управлению страной. И сначала за него все будут решать дяди, братья Александра Александровича. Но они чересчур нахраписты. Молодой государь пойдет у них на поводу – первое время. Однако когда нибудь это кончится для их высочеств плохо. Цесаревич нерешителен, но злопамятен и скрытен. Петербург исподволь начинает готовиться к переменам.
Но распадались не только молодые семьи, а и взрослых, пожилых уже людей. Причем мужчины и женщины не просто разбегались в разные стороны, а ехали в район, подавали заявление, платили пошлину, ждали месяц, снова ехали в суд. В основном разводились без скандалов – наскандаливались за минувшие годы, – но, случалось, делили совместно нажитое бурно, до половика, до ведра поганого. Тут уже не жадность руководила, а ненависть друг к другу, желание помучить свою отвалившуюся вторую половину, как следует отомстить за всё, за всё…
Кто обладает величием, тот жесток к своим добродетелям и расчетам второго ранга.
Вы чай-то пейте, а то потом скажут, что я специально гостей пугаю, чтоб еду сэкономить...
Если мы мудры, то самые серьезные проблемы ведут к величайшим открытиям.
Прожив на ферме всю жизнь , Сара знала , что плохие вещи случаются , но , несмотря на это , глаза ее наполнились слезами.
«Люди не чули того, що було на судi. Вони знали одно - чим суд кiнчився, i по тому судили.»
Если не верить, воспоминания бледнеют, как шрамы.
«Какая самая распространенная причина супружеских ссор?» «Никакая, – неизменно отвечаю я. – Все ссоры возникают на пустом месте». Неприятность вырастает из ничего и превращается в инцидент, о котором впоследствии сожалеют.