— Чего они там у себя только не вкушают. Даже жаб с улитками.
— Чего? Взаправду?
— И дурные деньги за то платят.
— Так… — Метелька поглядел на Демидова с недоверием. — Серьёзно?
— Ага. Вот как-нибудь заглянь во французскую ресторацию. Там лягушачьи лапки подают. И улитки. Печёные. Думаешь, почему они такие вон тощие и с вечно недовольными рожами? Им, может, охота жареной картошечки навернуть, да со студнем, а приходится вон фасон держать. Хрустеть лапками.
Теперь вот сидим да разбираем вместе какой-то зубодробильный текст на латыни. Причём не отпускает ощущение, что если зачитать этот опус вслух, непременно какой-нибудь демон да откликнется.
И Татьяне он улыбается.
И с Николя общий язык нашёл. И вообще до отвращения душевный человек. А стало быть, опытная падла. Только очень опытная падла может с такой лёгкостью маски менять.
— Не позволяй себя принижать. И способности свои. А если что, то бей прямо в нос.
— Он сильнее.
— Тогда… я тебе покажу пару ударов.
— Подлых?
— Подлее некуда, — заверил я.
Ну да, кто ж ещё ребенка плохому научит.
— Это… — глаза заблестели. — Нехорошо… неблагородно.
— Ай. В жизни оно обычно как раз нехорошо и неблагородно.
— А как же режим? — я разлепил глаза. — А здоровый сон, нужный детскому организму для роста и развития?
— Точно! — Орлов аж сел.
— Если в детском организме остаются силы на шалости, — наставительно произнёс Еремей, — стало быть всё у него нормально и с режимом, и со сном
Неужели всегда человечество будет ценить как сокровище то, что вчера было дешевой побрякушкой? Неужели в две тысячи таком-то году люди высшего круга будут расставлять на каминных полочках наши обеденные тарелки с орнаментом из переплетенных ивовых веточек? Неужели белые чашки с золотой каемкой и великолепным, но не похожим ни на один из существующих в природе золотым цветком внутри, – чашки, которые наша Мэри бьет, не моргнув глазом, будут бережно склеены, поставлены в горку и никому, кроме самой хозяйки дома, не будет дозволено стирать с них пыль?
Двери третьего троллейбуса просто открылись, чтобы показать спины пассажиров, пучащиеся изнутри, как диванная обивка, потом с трудом сомкнулись, и троллейбус поехал себе дальше, и непонятно было, зачем он вообще останавливался.
Дрожащими пальцами Петров вытащил полтинник и подал его кондуктору. – Алкашня, – сказала женщина-кондуктор в проход, когда отсчитала Петрову сдачу и с отвращением оторвала полбилета. Вообще, она, кажется, хотела пикировки с кем-нибудь, потому что не только обозвалась, нарываясь на ответное хамство, но и сунула полбилета в руку Петрова с нескрываемой какой-то неудовлетворенностью.
На самом деле спокойно сидел почти весь класс, а бесновались всего три человека из класса, не считая педагога.
Он даже вспомнил фразу из Евангелия, которая его каждый раз коробила, когда ее упоминали, про людей, которые не холодны и не горячи, а теплы. Петров иногда ожидал, что ее закончат таким образом: «Потому что вы не холодны, не горячи, а просто мудаки». Он не любил эту фразу, потому что она была про него.
Петров не понимал, почему вообще Сергей тратит время на литературу, в руках Сергея литература выглядела как не очень сильное, чтобы не пораниться, самобичевание перед зеркалом, как тайное переодевание в женскую одежду без выхода в свет.
Петрову думалось, что существует совершенно другой сорт людей – не таких, какими бывают обычные люди, – которые придумывают книги, музыку и рисуют мультфильмы.
Вон античные боги как клоуничали. И в лебедя, и в золотой дождь превратиться – раз плюнуть ради бабы, ничем не гнушались, и люди от этого проще были, не то что сейчас.
- Это Игорь, - сказал Игорь с такой интонацией, будто был единственным Игорем во Вселенной.
Теперь все стали серьезнее, а прошло-то всего несколько лет.
Это как пару раз подряд пережить киносеанс "Белого Бима Чёрное ухо"
Надписи в лифте плавно перетекали в надписи на стенах подъезда, где было все то же самое, но выглядело все масштабнее, потому что в подъезде художник не был ограничен рамками холста.
Жизнь Петрова будто нарезали на этапы, и вот он находился в конце одного из этих этапов, а ему казалось, что это конец, совсем конец, как смерть. Получалось, что Петров думал, будто он главный персонаж, и вдруг оказалось, что он герой некого ответвления в некоем большом сюжете, гораздо более драматичном и мрачном, чем вся его жизнь.
Милиционеры тоже выглядели не очень бодро, ростом они были с Петрова, и чем дальше удалялись, тем больше походили на маленьких серых осликов.
есть ли у китайцев аббревиатуры, или же им хватает иероглифов
Одно дело – на тебя случайно натыкаться, и совсем другое – постоянно с тобой на связи быть.
Сергей угрюмо задумался, а потом заставил выбирать из предсмертных записок, которых написал несколько, вариант наиболее интересный,
Не стану описывать всех красок, достаточно сказать, что летучие мыши в Академии — расходный материал для уроков зельеварения. В прямом смысле слова суповой набор. Когти, шерсть, кости, крылья… У меня холодела кровь от подробностей: ничего себе сказка, такие зверства.
Я — Баба Яга, а это вам не хвосты коровам крутить!
Котенька, ты витамины какие-то втихаря грызешь?