Но это вовсе не означает, что я умный. Я просто замечаю, как происходят всякие вещи, и с умом это никак не связано. Это просто наблюдательность. А быть умным - это когда ты смотришь, как происходят события, и делаешь выводы. Или понимаешь что-то новое.
Время - тайна, и оно не материально, и никто еще не разгадал, что же это такое на самом деле.
Когда глядишь на небо, то знаешь, что смотришь на звезды, которые находятся в тысячах световых лет от тебя. И некоторые из этих звезд уже давным-давно не существуют, потому что их свету понадобилось слишком много времени, чтобы до нас добраться. И сами эти звезды уже мертвы, или взорвались и разрушились, или превратились в красных карликов. И от этого ты сам себе кажешься очень маленьким. И тогда, если у тебя в жизни есть какие-то сложные проблемы, их можно считать незначительными. То есть такими маленькими, что их можно не принимать в расчет.
Самое лучшее – это когда знаешь, что должно произойти что-то хорошее. Например, что случится затмение или что на Рождество тебе подарят микроскоп. И плохо, если ты знаешь, что должны произойти неприятные вещи. Например, что нужно идти к зубному врачу или ехать во Францию.
Интуиция – это то, что люди используют в жизни, чтобы принимать решения. Но найти правильный ответ помогает логика.
Палки и камни могут переломать тебе кости, а слова - нет.
На пятый день, когда было воскресенье, шел сильный дождь. Мне нравится, когда идет сильный дождь. Он звучит как белый шум, который как бы тишина, но не пустота.
Даже если собрать каждый крошечный осколок, каждый фрагментик жизни, если тщательно просеять всю эту гигантскую груду, чтобы извлечь и сохранить всякую крупицу смысла, все равно не удастся заново сложить из этого целую жизнь.
Искусство — само по себе загадка, но искусство продавать искусство — загадка вдвойне.
Просто, когда любишь человека, всегда боишься, что он умрет.
Целый год после того, как мы встретились, я был абсолютно выбит из колеи, и все из-за Эрики. Сердце мое колотилось как сумасшедшее. Нервы были до того натянуты от постоянной тоски по ней, что казалось, я слышу, как они звенят. Я не мог есть. Если ее не было рядом, у меня начинался абстинентный синдром. Мало-помалу это помешательство прошло, но, поднимаясь в тот вечер по ступенькам метро на холодную серую улицу, я вдруг почувствовал, что не в силах дожить до мгновения, когда увижу жену.
Я вообще считаю, что для поддержания любви необходим некий пространственный зазор и благоговейная отчужденность, которую непременно нужно сохранять. Стоит подойти друг к другу вплотную, как физиологические подробности присутствия рядом другого человека видны во всей своей неприглядности, словно под увеличительным стеклом.
Мне вдруг пришло в голову, что именно с таких ситуаций у него всегда все начиналось, ведь прежде чем совершить предательство, ему непременно нужно было убедить человека в своей непоколебимой искренности.
- Забвение - такая же неотъемлемая часть жизни, как и память, - сказал я. - Человеку свойственно забывать.
Писательство - это способ зафиксировать собственный голод, а голод - это ничто, пустота.
Все дело в тебе, в том, как ты сам видишь. Ведь ничего абсолютного не существует. То, что перед тобой, — это отражение того, что у тебя внутри, твоих мыслей, чувств.
Люди почему-то думают, что надежда может быть большой или маленькой. Это не так. Она просто либо есть, либо ее нет.
— Значит, достаточно назвать что-либо искусством, и это тут же станет искусством, да? Что угодно, даже я?
— Именно, причем очень прогрессивным и нонконформистским.
За свои чувства человек не в ответе. Только за поступки.
Разве можно осознать, что значит быть живым? И что такое разум, осознать тоже невозможно. Ничего само собой разумеющегося на свете просто не существует.
На самом деле я хочу сказать вещь очень простую: трудно подчас провести грань между представлением и тем кто представляет.
Тини принадлежала к определенной субкультуре, где правила грешили размытостью, а границы дозволенного были чрезвычайно широки, но более всего меня поражала вялость. Если считать Марка и Тини типичными представителями этой генерации, то всем им не хватало жизненных сил. Их нельзя было причислить ни к футуристам, воспевающим эстетику насилия, ни к анархистам, которые рвутся сбросить оковы закона. Пожалуй, они были гедонистами, не стремящимися к наслаждению, потому что стремиться им было лень.
Я знал, что передо мной. Горе. Иссохшее горе, ставшее давним и привычным. Оно гнездится в костях, плоть ему не нужна, и через какое-то время человек сам окостеневает, становится жестким, иссушенным, как скелет в школьном кабинете биологии.
Со мною вместе домой шла тоска.
После того, как Билла не стало, мне очень приятно, когда посторонние меня так называют. Билла больше нет. Семьи нашей нет. я никогда не брала его фамилию, так до конца и осталась Вайолет Блюм, но теперь мне все время хочется слышать, как люди произносят его фамилию, мне нравится на нее отзываться. Это как носить его рубашки, то же самое ощущение. Я так хочу зарыться в то, что после него осталось, даже если это только фамилия.