Кажется, он пытался сказать о том, как невинные мысли могут привести к серьёзные идеям, меняющим жизнь.
... если мужчина боится, что не сможет тебя получить, ему хочется лишь сильнее.
– Я вроде только что объяснил, – в голосе снова зазвучал рык, и я рада его слышать.
Но, судя по тому, что он смотрит куда угодно, только не на меня, мне кажется, что Бэн и сам понимает, что ничего не объяснил. И судя по тому, что я смотрю куда угодно, только не на него, лучше и не объяснять.
Я не из тех, кто много размышлял о смерти, я не воображаю собственный конец, не мечтаю о нем, не стремлюсь. По крайней мере раньше. Но за последний год моей жизни произошло столько всякого дерьма, что я начала спрашивать себя, жизнь ли это, или же то, что я считала своей жизнью, – лишь иллюзия или попросту бред. Потому что я это жизнью назвать не могу. Я влачу жалкое существование и как будто на большее и надеяться не могу. Я не особо старая, но я уже очень устала. Даже из постели по утрам вставать ужасно трудно. Жизнь я как будто терплю, а не наслаждаюсь ею, не реализую себя. Я не вижу в ней смысла. Если бы мне сказали, что можно вернуться в прошлое и отменить факт своего рождения, я бы, наверное, это сделала. Правда.
Это то же самое, что и хотеть умереть? И если да, то что это значит?
Я это к тому, что ты не бросила ни танцы, ни математику и ни что-либо еще, хотя причин было достаточно. Тебе выпали одни простые каменья, но ты их отмыла, красиво уложила и сделала из них ожерелье. А Мэг достались драгоценные камни, и она на них повесилась.
Когда пишешь письмо, например, отцу, можно исписать кучу страниц, как тебе кажется, важными вещами, поскольку ты даже не знаешь, где он живёт, а если бы и знала, то на поиски конверта с маркой ушла бы уйма времени, к которому ты это письмо уже успеешь разорвать. А потом в один прекрасный день ты находишь его электронные адрес, подходишь к компу с интернетом, где уже такого мягкого тыла нет, пишешь всё, что чувствуешь, и жмёшь на "отправить", не дав себе шанса отговорить себя от этого поступка. А потом ждёшь, и ждёшь, и ждёшь, а ответа всё нет, и то, что было для тебя важным, оказывается ерундой. И ты понимаешь, что не стоило этого говорить.
будем брать зрителя за чувство прекрасного, раз уж не дают схватить за яйца.
Не думай о тех, кто остается за спиной, как о потере. Думай о том, что ты сделал для этого мира, для людей. Что это никуда не денется, а будет влиять на будущее. Будет жить своей жизнью, и в этом – частичка тебя.
Порой гениальные вещи делаются походя, случайно, ненамеренно. А как только решишь, мол, вот сейчас я создам гениальное произведение, так фигушки! Получится в лучшем случае посредственность. Другое дело, если окружают тебя посредственности, тогда даже самый мало-мальский твой успех они могут принять за гениальность.
— Если ты снова угодишь в плен, я тебя брошу. Больше никаких спасательных операций. — Заметано.
— Если это люди, давай выбирать штат, — произнес я, стараясь держаться спокойно.
— Штат? — недоуменно переспросила Рен.
— Ну да. Какие были по всей стране. Я за Калифорнию. Хочу увидеть океан.
Она моргнула, словно желая сказать: «Каллум, пора стать серьезнее, положение хуже некуда». Но краешек ее рта приподнялся в улыбке.
— Я за Северную Каролину. Поедем в Килл-Девил-Хиллз и посмотрим, откуда пошла эпидемия.
— Замечательно, Рен. Я выбираю океан, а ты — штат смерти.
— Привет, Сто семьдесят восемь! А про тебя говорили, что ты повыше!
Я рассмеялась и оглянулась на дом. На крыльце стоял Каллум и весело наблюдал за нами.
— Эй! — крикнул он. — Она за свой рост не в ответе!
— У меня до сих пор шрамы после того, как меня поймали и отметелили посреди улицы, — подхватил Каллум.
— Да нет у тебя шрамов! — закатил глаза Рили.
— Значит, на душе!
— Я бы сказала, тебе не повезло остаться человеком, — криво усмехнулась Адди.
— Ну ничего, сегодня я, возможно, погибну, тогда завтра и поговорим об этом.
— Ты же разноешься от боли! — рассмеялась Адди. — Прикрывайся мною. Я перехвачу все твои пули.
— Это самое классное предложение, какое я слышал от девчонки.
— Мне надоело это занятие. Пять лет я только и делала, что «избавлялась». Теперь я хочу…
Но я не знала, чего хотела.
— Неужели множить? — спросила Адди, стараясь сохранить лицо бесстрастным. — Детишек завести?
— Нет, — простонала я.
— Точно? Ты можешь внести свой вклад в спасение расы рибутов. Нож у меня с собой — давай, если хочешь, прямо сейчас и вырежем твой противозачаточный чип.
— Я тебя заколю этим ножом.
Она рассмеялась, мы вышли на солнечный свет.
— Хватит прикидываться, будто тебе все равно! Еще как не все равно. Ты просто сама забота, вот ты кто.
— Да, — сухо отозвалась я. — Безупречный портрет.
Ради меня она покинула свой «дом» (тюрьму), а после, рискуя жизнью, разгромила филиал КРВЧ, опять же для моего спасения. Я счел это «влюбленностью по уши» в духе Рен.
— О, класс, — сухо произнес Десмонд. — Прихватили того, что хотел нас сожрать.
— Я им понравилась? — спросила она, когда я отодвинулся. — Может, я слишком белобрысая?
— Да. Именно это они и отметили. Ты белобрысая.
Мазь для ушей Федьке нужна была, как мартовскому зайцу клизма.
– А что такое banya? – спросила Тео.
– Это такой купальный дом, – объяснила Джулия. – В старые времена в домах не было ни проточной воды, ни ванных комнат. Воду доставали из колодца, а ванные располагались вне дома. Поэтому вместо душа и ванной люди использовали banya.
– Не все люди, – уточнил Грегори.
– Русские, – поправилась Джулия. – Американцы наполняли водой ванны или обтирались мокрой губкой, а русские пользовались banya. Сначала туда заходили женщины и девочки, а потом – мужчины и мальчики.
– И что, они все были голые? – хихикнула Тео.
– Да, – улыбнулась Джулия. – Они сидели на деревянных лавках вокруг раскаленных камней и поливали их водой, чтобы получить пар. Пар очищал их кожу, а они слегка похлопывали себя ветками эвкалипта по спине, груди и ногам.
– Зачем?
– Затем, что эвкалипт хорошо пахнет. Они думали, что эвкалипт расширяет поры и делает их еще чище. А потом бежали к ручью или реке и обмывались холодной водой.
Посреди двора, на одиноком столике для пикника, стоял громадный медный самовар. Джулия подошла к нему, чтобы налить себе чая. Она помнила, как, будучи ребенком, строила мост через чашку, используя кубики сахара, расставляя их в ряд и закрепляя сахарным же клином, а потом растворяла его, поливая горячим чаем. Это было почти обязательным умением для всех русских детей, и она научила этому своих собственных, хотя они не очень любили чай, и радость от этого умения очень быстро сошла на нет.
И вот сейчас Саша оказалась в самой подмышке Америки
Ведь все легенды начинались с какой то реальности
Все когда-нибудь проигрывают. Но это не повод, чтобы бросать игру