— А кто ваша мать? — задала я встречный вопрос, параллельно складывая всё назад в папку.
— Моя мать — сваха, сводница, называйте, как угодно.
— Замечательные новости, получается, я — невеста? Только вот для кого и к чему этот спектакль?
Кен молчал, словно размышляя, говорить правду или нет. Он был абсолютно равнодушен, словно мы говорили не о людях, а о шахматных бездушных фигурах, меня, видимо, такой и считали. Одним словом, пешка.
— Про спектакль и чьей невестой вы должны стать, задайте эти вопросы моей матери. Я не знаю, но видимо, кому-то из нас двоих.
Старалась не смотреть на него, опустив глаза, но получалось плохо, лицо было в его руке. Он молчал, а потом задал глупый вопрос:
— Ты плачешь?
Я подняла глаза и, шмыгнув носом, ответила:
— Нет, воздух увлажняю.
— Не помешаю? — спросили у меня.
— А что, других диванов нет? — уточнила я, приоткрывая один глаз.
— Есть, но я бы хотел поговорить с вами.
— Есть общие темы? — съязвила я. — Что-то не помню.
— Значит, будут, — ответил он мне.
— Не уверена, что мне это интересно, — произнесла я, принимая сидячее положение.
— Вы всегда такая резкая?
— А вы всегда грубы с девушками?
— Скажите, Луина, а ваши хозяева часто ссорятся?
— А почему вы спрашиваете? Мои хозяева хорошие и уважаемые, — не раздумывая ответила девушка.
— Это я знаю, но всё же ответьте. Обещаю, что это останется между нами, — попросила я её с надеждой, что она расскажет что-то интересное, слуги обычно многое знают.
— До сегодняшнего дня они ни разу не ссорились. Я даже удивилась и испугалась, когда услышала крики и битьё посуды, последовавшее за бранью.
— Понятно, спасибо, — произнесла я разочарованно.
Оу, а я и забыла. Ну, мы ведьмы такие — отомстим и забудем, а потом снова отомстим и снова забудем…
Пехотинцы, к слову. Форма песчаная походная, мундиры слегка потрепанные, оружие явно часто стреляющее, лица дебиловатые, что свидетельствует об участии в боевых действиях.
— Они мне вывеску прострелили!
— Серьезно? — Люсинда пыталась сфокусировать взгляд на мне.
— Абсолютно! — Я была возмущена до глубины всей свой черноведьминской души.
— Надо воспитывать, — решила ведьма.
Подошла матушка Герби, принесла еще чай, тихо спросила:
— Смертельные проклятия не забыли?
— Не, каждому по два впаяла.
— Это правильно, а то, понимаешь ли, никакого уважения к черной магии, — покивала хозяйка таверны.
— Вот-вот, — согласилась я, беря чай.
Ничего не отвечая, молча щелкнула пальцами — зеленый огонек выразительно заполыхал над ладонью.
— Угрожаем? — улыбнулся белый.
Тяжело вздохнув, ответила предельно честно:
— Господин маг, я черная ведьма, мы не угрожаем, мы: первое — предупреждаем, второе — действуем.
— Жестоко вы, — заметила госпожа Дурвен.
— Профессия обязывает, — хмуро ответила я.
— Еще чаю?
— Угу.