Мудрослава Виросская тоже глаза распахнула, только те оказались тьмою затянуты.
А потом села, вытянула руки и захрипела.
Панночка, чтоб её… нам только этого не хватало.
Нельзя верить демонам. Нельзя.
Людям тоже.
Тогда кому можно?
И в кои-то веки собственное отражение развеселило меня настолько, что я не удержалась и показала ему язык.
А оно обиделось и отвернулось.
И… проклятье, разве это нормально? С другой стороны, какое место, такие и отражения. Я погладила зеркало и сказала:
– Извини.
Отражение показало мне язык. А потом еще и подмигнуло, успокаивая.
– Последний раз его в саду видели, – сказал он куда более спокойно. – Вроде как гулял… от девок бегал, небось.
– Это он зря. От хорошей бабы не сбежишь.
– Вляпался. Поверь моему опыту, добрый брат Янош, такие именно вляпываются. Вечно им на жопе ровно не сидится, подвига ищут.
И по тому, как брат Янош вздохнул, я поняла, что глубокую сию мысль он разделяет. И даже поддерживает.
– Я же с ним… говорила… обо всем. И он со мной. Он не казался мне… подлым. А тут…
– Потому и опасно заглядывать в чью-то душу. Никогда не знаешь, какие чудовища там живут.
– Женщины, – вздохнул Лассар тяжко. – Как с вами… непросто.
– Зато интересно, – я поерзала.
Женщины – существа опасные.
– Мне не нравится твоя улыбка, – проворчал Ксандр, вытирая руки ветошью, пропитанной в травяном настое.
– Чем?
– Неуместностью. Знаешь, нормальные люди не улыбаются, глядя на совершенно посторонний труп.
– Хорошая птица.
– Хорошая. Но матерится, как… как будто он не в приличном обществе находится, – нашлась я.
– В ином приличном обществе, – мрачно произнес Ксандр, – только и остается, что материться.