Люди прошлого жили, умирали, питались, трудились, одевались, чувствовали, желали, мечтали, смеялись и плакали. Но все это не служило предметом, достойным внимания историков.
– Я буду выглядеть полной дурой.
– Это, между прочим, не самое худшее.
– А что?
– Потерять человека, которого любишь, потому что мы слишком гордые, чтобы позвонить и объясниться. Это еще хуже.
...чтобы узнать неведомое, надо в него войти.
Он нашел эту записку через два часа, когда уже хотел идти домой. Черновик письма на имя главноуправляющего Собственной Его Императорского Величества канцелярии по учреждениям императрицы Марии графа Протасова Бахметева лежал вместе со счетами от шляпника. Почерком убитого там было написано следующее:
«Ваше сиятельство граф Николай Александрович!
Считаю своим долгом, служебным и нравственным, доложить о творящихся беззакониях. Начальник управления по продаже игральных карт коллежский советник Труфанов обогащается мошенничеством. А именно продает владельцам клубов и иных заведений с допущенными карточными играми акцизные бандероли. Те оклеивают указанными бандеролями незаконно произведенные карточные колоды и продают игрокам. Сами колоды фабрикуются в Польше. Незаконный доход Труфанова простирается до 15 000 рублей! Если Ваше сиятельство соблаговолит выслушать меня, я предоставлю все доказательства. Остаюсь Вашего сиятельства преданный слуга коллежский асессор, состоящий в должности церемониймейстера Устин Дашевский».
Черновик носил следы чьей то правки. Тонким пером, черными чернилами было зачеркнуто в начале письма «граф Николай Александрович» и оставлено только «Ваше сиятельство». А сумма в пятнадцать тысяч рублей оказалась исправлена на пять тысяч.
Когда читаешь все эти излияния, кажется, будто дышишь глупостью в двадцать атмосфер!
Corolla G6 удивляет меня снова и снова. Чем бы я в нее ни бросался, она, как ботан на перемене, сторонится игры и веселья.
Моторчик, на самом деле, вполне неплох, и коробка совершенная прелесть, вот только переключать скорости тут — все равно что есть муку.
Как-то вечерком я выкатил ее на сжатое поле, зная, что любые колеса с мотором могут позабавить, если есть площадка гектаров в 50 и скользкая, точно парень из Ист-Энда. Я покрутил полицейские развороты, просто потыкался туда-сюда, да и поехал домой в полном недоумении. Кроме шуток, уж лучше бы я повалялся с книжкой...
Стояньем города не берут; воюют уменьем, а не числом; от уменья происходит согласие.
— Да; а главное, Пущин, что мы с тобой здесь так близко друг к другу!
— Вот это-то я и хотел сказать. Знаешь что, Пушкин: хочешь, мы будем друзьями?
— Будем! И никогда, до последней минуты друг друга не выдадим. Друзья на жизнь и смерть!
— Аминь!
Рипстон и Моулди, заработав себе достаточно на пропитание, также не стащили ни одного яблока на базаре.– Вот, можно сказать, честно поработали утро, – сказал, принимая от нас деньги, Моулди, который всегда был нашим казначеем.– Это лучше, чем добывать разное вещи дурным манером да продавать их, – осмелился заметить я.– Еще бы, конечно, так больше добудешь!– Мне бы хотелось, чтобы меня заставляли работать, а не… делать другое, – сказал я.– Кто же тебя заставляет? Беда в том, что нельзя всегда одним заниматься. Порою так плохо придется, что недолго и с голоду помереть. По-моему, надо браться за все, что попадет под руку.
... подавляющее большинство ежедневных человеческих контактов притворные.
Мужчин объединяют работа, семьи или застолье.
Честность сельского жителя очень неуместна в городе, где ценится коварство, а прямодушие презираемо, где все люди заботятся лишь о себе самих, а благородство вызывает только смех.
‒ Значит, он плохой парень.
‒ Все плохие.
‒ Нет, ‒ сказал Боб, ‒ не все. Большинство людей нормальные.
‒ Правда? ‒ Недоверчивая улыбка.
‒ Правда. Они просто наделают сначала каких-нибудь глупостей, а потом наделают еще больше глупостей, чтобы исправить первые, а потом все это становится их жизнью.
Окружавшим его со всех сторон подлинным тинейджерам не было до него дела: западной молодежи и вообще-то нет дела до их возрастных сограждан — даже тех, которые делят с ними трапезу в таком сугубо пубертатном заведении. А вот сам он то и дело поглядывал на них, лениво думая о том, что Запад и вообще безразличен к индивидам, достигшим, по местному определению, «четвертого времени года»: тут на пожилой возраст, растерянную улыбку и черносливовую трубку (так ведь и не купил он еще трубку-то...), увы, не то чтобы даже и с презрением смотрят — вообще не смотрят. В идеале представителям четвертого времени года лучше просто не появляться на людях и не напоминать этим самым людям о том, что каждого из нас ждет... ибо ждет каждого нас не что иное, как то же самое: пожилой возраст, растерянная улыбка и черносливовая трубка. Этот навсегда потрясший его однажды своим совершенством набор... м-да, суповой набор для домов престарелых.
Но ожидание – это как раз то, чем мы занимаемся с тех пор, как кончилась война. В конце концов, здесь почти как в окопах. У нас есть враг, которого мы не видим, но который давит на нас всей тяжестью. Мы зависим от него. Враг, война, администрация, армия – все это немножко похоже, вещи, в которых никто ничего не понимает и которые никто не может остановить.
"Тот, кто не хочет, когда может, уже не сможет, когда захочет." (с) пословица
Тебе, по моему мнению, нужно радикально поменять образ жизни и начать бесстрашно делать то, о чем ты раньше, может быть, даже не задумывался или просто боялся пробовать. Вокруг так много людей живет жизнью, не приносящей им счастья, но никто из них и не думает взять инициативу в свои руки и изменить ситуацию, потому что все они приучены к стабильности, единомыслию и консерватизму. Может, эти вещи приносят нам спокойствие, но в действительности для живущего в человеке духа авантюризма ничего вреднее стабильного будущего и быть не может. В самом фундаменте живой души человеческой лежит страсть к приключениям. Всю радость от жизни мы получаем вместе с новыми впечатлениями и переживаниями, а посему нет большего счастья, чем каждый день видеть, как меняются горизонты, как поднимается новое, незнакомое солнце.
По словам Салова, Казань осталась без железной дороги ради Победоносцева, который сильно ратовал против железной дороги, приводя доводом, что он слишком любит этот город, чтобы допустить его соединение с рельсовым путем, который всегда портит все те местности, по которым проходит.
Мы не можем принадлежать прошлому, потому что ни один человек не стоит на месте, он постоянно меняется.
Для большинства женщин главное, в спутнике жизни, это надежность. Когда ты уверена, что если тебе будет плохо, то он будет рядом и что плохо будет не из-за него. Когда ты уверенна, что он тебя поймет, что он всегда поможет. Понимаешь? Не зря же есть статус «быть за мужем», он означает безопасность.
Но если ходишь по краю Любая сгодится блажь
Кто из нас не читал книг, герои которых, торопясь по своим исключительно героическим делам, загоняли лошадей чуть ли не через каждую сотню страниц? Нет, я не спорю, ситуации бывают разные, и, если в опасности жизнь человека, сделаешь и не такое, но, когда какой-нибудь урод загонял лошадь без веской на то причины, я просто начинал его тихо ненавидеть. Почему? Покажите мне человека, готового убить свою кошку или собаку? И даже не свою, а чью-нибудь еще?
Как известно, загнанная лошадь, если ее не реанимировать в короткий срок, умирает мучительной смертью. А поскольку герой не знает, в какой момент падет лошадь, которую он загоняет, его изуверство непонятно вдвойне. Пешком-то идти придется долго. И когда в какой-нибудь книге мне встречалась фраза: «Я так соскучился, принцесса, что, пока спешил к вам, загнал трех лошадей!» – мне очень хотелось, чтобы в ответ прозвучало что-то вроде: «Палач! Где же ты? Немедленно отруби голову этому тупому мерзавцу!»
Много веков тому назад норманны окрашивали свои дома в белый цвет, греки всегда пользовались голубым, арабы — различными оттенками розового и красного. А евреи выбрали желтый. Теперь же все считали себя итальянцами и сицилийцами...
Я чувствую себя сломанной вещью
— Какое дело, господин подрядчик, какое дело! Вот увидите, мы никогда не узнаем, каким образом убийце удалось выйти из этой комнаты!Тут г-н де Марке, лицо которого буквально светилось оттого, что он ничего не мог понять, соизволил вдруг вспомнить, что долг его заключается в обратном, то есть как раз в том, чтобы стараться понять, и позвал жандармского бригадира.