... душа человеческая, она не только в глазах обретается, она и в слезах себя кажет, и в веселье.
— Думаешь, то, чем мы с тобой занимаемся, — флирт?
— Печенька, если бы флиртовали, ты бы об этом знала.
— Потому что это меня травмирует?
— Потому что ты будешь долго думать об этом, лежа в постели.
Я думаю, Рыба хотела вынуть и твой мозг, чтобы покрасить его этой синей краской и посмотреть, а с чего ты был такой интактный. Но врождённое благородство её натуры пересилило научное любопытство.
Мы можем выбирать, что нам видеть: звезды на небе или окурки под ногами.
– Ищешь честного человека… И на нашел такого?
– Нет. Конечно, нет.
– А если найдешь?
Филип задержался на пороге раскрытой двери. На улице было темно, блестели капли дождя. Он оглянулся на меня из глубины своих обнаженных глаз – взгляд издалека, из далекого далека:
– Буду крайне разочарован.
Нет в Америке опаснее зверя, чем гетеросексуальный белый мужчина, который не получил того, чего хотел.
Кабинка туалета эконом-класса – уютная, как гроб.
Среди прочих на фуршете был Лео Каганов, известный в интернете писатель-фантаст; я его заранее пригласил на церемонию. Он спросил Маканина про фантастику: какую фантастику тот считает хорошей. Маканин признался, что вообще-то давно не читает фантастику. А какую последнюю фантастику вы читали? — спросил Лео. Маканин задумался: если не ошибаюсь, «Гулливера».
Царь Михаил Бесконечные Руки сидел на высоком золоченом троне; он был облачен в длинную красную мантию, короны на его плешивой голове не было. В руке он держал бокал с вином.
– О, у меня гости! – удивленно воскликнул царь. – Как же это приятно! Давай выпьем! Как тебя зовут?
Гельмут осмотрелся в тронном зале. Кроме него и царя здесь никого не было.
– А где все твои слуги? – спросил он.
– Слуги? Они мне не нужны. Однажды я поймал золотую рыбку, а она мне предложила загадать желание. Я загадал, чтобы мои руки вытягивались на бесконечную длину. Смотри!
Он поднял свободную руку, и она стала вытягиваться в длину. Добравшись до середины зала, она схватила со стола откупоренную бутылку с вином и стала втягиваться обратно. Вернув руку в нормальное состояние, царь плеснул в бокал вина и таким же манером отправил бутылку на место.
– Видишь? – с гордостью воскликнул царь. – За это меня прозвали царь Михаил Бесконечные Руки!
– Впечатляет, – Гельмут с уважением кивнул головой. – Но как ты правишь страной без слуг? Неужели ты справляешься одними руками?
– Я не правлю страной! – удивился царь.
– Но ты же царь.
– Ну и что? Смотри, еще я умею завязывать руки узлом.
Искушение – это соблазн согрешить, отступить от своих убеждений и принципов под влиянием порочной наклонности или страсти. Искушение вызывает желание пообещать всё, что угодно, лишь за один прекрасный момент наслаждения
в глубинах памяти водятся весьма опасные рыбы.
Говорят, самый большой страх в детстве — это страх быть брошенным родителями.
Это был большой округлый "сад в саду". Розарий сделали наподобие лабиринта, а в сердцевине расположили фонтан Светлых богов. Все они, стоя на постаменте плечом к плечу, держали в руках по кувшину, а возвышавшаяся над ними Праматерь Парьяла раскинула руки. Фонтан был глубокий, с широкими бортами. В дневное время возле него всегда царила особенная прохлада, а в ночное — особенная тишина. К нему Дуан и направился, осторожно, чтобы не порвать одежду, двигаясь вдоль плетеных, увитых розами лабиринтовых стен.
Чтобы стало лучше, нужно пережить худшее.
Дома покрылись морщинами трещин, лица - трещинами морщин.
- Сам виноват,- последовал ответ.- Нечего на зеркало пенять, коли задом стоишь!
Красота - это нескончаемая война с собственным уродством, любое перемирие в которой означает поражение.
– Это у тебя, наверное, клаустрофобия, – рассудил он. – А у нас, наоборот, все мечтают за вашу стену попасть. Хотя бы одним глазком поглядеть.
– Зачем? – насторожился Павлик, которого, как и всех жителей, с детства учили быть начеку, потому что в город стремятся проникнуть шпионы и диверсанты.
– У вас же там коммунизм, – ответил паренек простодушно. На лазутчика он никак не походил, хотя, может быть, именно такие непохожие, лопоухие и были настоящими диверсантами.
– А у вас? – спросил Павлик.
– А у нас очереди за молоком. Говорят, мы потому и голодаем, что вы хорошо живете.
– А у нас – наоборот, – частично разоружился перед земляком Непомилуев. – Что мы всех защищаем и когда начнется война, то самыми первыми погибнем, но ответить успеем, а вы за нас дальше жить будете.
– И то, наверное, правда, и это, – заключил паренек философски.
Эта страшная смута порождала самые невероятные комбинации ряженых. Пытаясь спастись, люди переодевались в других людей - и тем самым выдавали себя с головой. Это были плохие актеры в разрушенном театре, в котором зрители часто исполняли роль не судей, а палачей. Немыслимые крестьяне, грузчики, в которых за версту можно было разглядеть белых офицеров, прачки и доярки, разговаривающие по-французски, крестьянки с черными от земли пальцами, выдававшие себя за белых графинь, - этот мир ряженых был страшен, как отражение кривого зеркала, в котором очень боишься увидеть правду. И в то же время видишь эту правду - лучше всего остального.
"Сила в правде", помнишь? И противник чувствует силу. Любая война выигрывается сначала психологически.
Свой праздник букваря я хорошо помню. Надо было дома сделать корону из картона на голову. Мне досталась буква «К». Делать должна была мама. Маме корона никак не давалась. Буква «К» была похожа на что угодно, только не на букву. А я хотела красивую, яркую. А мама мне сделала кривенькую, косенькую и зеленую – другой краски в доме не нашлось.
А еще нужно было выучить любой детский стих. Маме было неинтересно учить про первую учительницу или первую книжку. Поэтому она выучила со мной Есенина «Дай, Джим, на счастье лапу мне». Я прочитала стих, поправляя корону, которую мама закрепила мне на голове с помощью канцелярской скрепки, а в конце залаяла и завыла на луну, как Джим. Хлопала мне только моя мама. Собственно, это ее была идея – полаять в конце. Чтобы добавить драматизма. Поскольку все сидели с застывшими улыбками и молчали, я решила, что выступление не закончено и надо заполнить паузу. «Есенин пил и гулял, – громко сказала я, – у него было много женщин. Без этого стихов не напишешь. Одна из них – балерина Дункан – умерла. Ее шарф попал под колесо кареты, и она задохнулась. Это стихотворение про собаку. Некоторые люди любят собак больше, чем людей. Их можно понять. Люди – сволочи». Я поклонилась, потеряв корону, и медленным шагом спустилась с лестницы. Про Дункан и людей-сволочей мне мама рассказала. Так, для общего развития.
Самодисциплина - это не издевательство над собой. Это повышение своих стандартов ради высоких целей.
Сила нашего духа способна преодолеть почти все слабости тела.
Волосы выщипал ты на груди, на руках и на икрах,
Да и под брюхом себе начисто ты их обрил.
Все это ты, Лабиен, для любовницы делаешь, знаем.
Но для кого ты, скажи, задницу брил, Лабиен?
Легче понять для кого-то еще, чем понять для себя самой.