— Так вот, слушайте. Мне неохота вас здесь видеть, и вам неохота здесь быть…
— Мне охота здесь быть, — сказал Ледерлинген.
— Неужели?
— Я — доброволец. — В голосе отчётливая нить гордости.
— Доб… ро… волец? — Танни продирался сквозь слово, как если бы оно было иностранным. — Значит, они существуют. Смотри мне, чтоб пока ты здесь, никуда меня не отдоброволил.
Не запачкав рук, не выиграешь войны.
Правда, она как соль. По крупице вроде приятно, а от пересола тошнит.
Странно как-то: чем меньше годов остается терять, тем сильнее страх их лишиться. Должно быть, человек от рождения снабжен запасом храбрости, который с каждой передрягой скудеет.
- Похоже, войны иногда приносят и что-то хорошее, - заметила мать.
- А по мне, так единственно хорошее - это приходить с них домой.
Ах, эта супружеская жизнь! Древнейшее из всех состязаний, что существуют на свете. Оно начинается с мелких обид и придирок и ведется один на один в супружеских спальнях во всем мире и заканчивается ничьей. В этом сражении никто не наступает, не отступает и не сдается.
Есть две породы предателей, внушающих мне особое отвращение. Во-первых, самодовольные сукины сыны, бубнящие, что все прекрасно в этом лучшем из миров, и молящиеся о продлении нашего беспримерного процветания. Во-вторых, брюзгливые скептики вроде вас, нудящие, что все бессмысленно, что человеческая природа никогда не изменится, что чем скорее все это кончится, тем лучше.
– Если ты когда-нибудь выйдешь замуж, не забывай, что некоторых очень неприятных вещей избежать нельзя. Просто не обращай внимания. Я не обращала.
– Боюсь, мне пора. Мама меня уже ждет.
– Какая жуткая штука семья! – с глубоким чувством произнес мистер Перфлит. – Каждый ее член мешает остальным делать то, что им хочется, и они называют это любовью!
Грех от избытка Любви менее гневит Бога, чем грехи, порождаемые отсутствием Любви.
Странно, как мы связываем себя с людьми, оказывая им одолжения, которые вовсе оказывать не хотим. Тщеславное ощущение своего превосходства над благодетельствуемыми.
Я думаю, что наиболее полное нравственное банкротство, известное истории – 1914 год, – оказалось на редкость благоприятным для буйного роста человеческого бурьяна.
Голова у него походила на розовое яйцо, установленное на твидовом яйце побольше. Руки и ноги бугрились ожиревшими мышцами. Лицо его было ярко выраженного аристократического типа, столь утешительного для ницшеанствующих поклонников евгеники. Нижние веки нордически голубых глаз были припухлыми, как у ищейки, а выбритые брыластые багровые щеки отвисали почти как у того же более благородного животного. Клочковатые пшеничные усы, предательски подкрашенные – не нашлось благодетеля, который порекомендовал бы ему пить из кружек, безопасных для этого украшения верхней губы, уныло свисали над мятым ртом, который он с поразительным упорством держал слюняво полуоткрытым.
– Женщины, сэр, удивительные создания, удивительные! Только одно средство и есть – не потакать им. Стоять на своем и не потакать. Это они ценят, сэр, и ничего другого не желают. А вот стоит вам поддаться, пойти у них на поводу, ну и проживете жизнь подкаблучником, сэр.
Беда же заключалась в том, что, совершая в жизни разные ошибки, он, в частности, не удосужился постичь суть коммерческой проницательности. Иначе бы он знал, что коммерческая проницательность, пусть даже она купается в золоте, никогда не станет тратить деньги и любезность на людей, с которых взамен ничего получить нельзя.
- Я так понял, что ты посыльный? Ну тебя шлют с письмами и пакетами? Мне бы сверток один передать…
«Ты, дедуля, выражения-то выбирай, а то не посмотрю на седины…»
— Э-э-э… — замялся я.
— Нет? Ох ты ж… придется мне самому отнести… не хотелось старые кости попусту натруживать, но делать нечего. — С этим бормотанием старик запахнул полы халата, повернулся ко мне спиной и посеменил к воротам.
— Ой! — очнулся я и поспешно завопил: — Не ошиблись, не ошиблись, уважаемый господин! Да, шлют меня, шлют! И вы можете послать! Тьфу! То есть — да, я посыльный!
К тому же я был рад узнать, что такое разбойник. С ними встречаешься не каждый день, и есть известная прелесть в соседстве человека опасного, в особенности когда чувствуешь его кротким и приручнным.
Цыганский глаз — волчий глаз, говорит испанская поговорка, и это — верное замечание. Если вам некогда ходить в зоологический сад, чтобы изучать взгляд волка, посмотрите на вашу кошку, когда она подстерегает воробья.
...перестал верить в разбойников, постоянно про них слыша и никогда с ними не сталкиваясь.
- Ты дьявол, - говорил я ей. - Да, - отвечала она.
... нрав у Кармен был вроде как погода в наших краях. У нас в горах гроза тем ближе, чем солнце ярче.
Ты как карлик, который считает, что он высокий, когда ему удалось далеко плюнуть.
Еще любить тебя - я не могу. Жить с тобой - я не хочу.
Она, следуя обычаю женщин и кошек, которые не идут, когда их зовут, и приходят, когда их не звали, остановилась передо мной и заговорила.
... она, по обыкновению женщин и кошек, которые не идут, когда их зовут, и приходят, когда их не зовут, остановилась передо мной и вступила в разговор.
- Куманек, - сказала она мне по андалузской манере, - а ты не подаришь мне свою цепочку, чтобы мне носить ключи от сундука?
- Она мне нужна, чтобы прицеплять мою спицу для затравки, - отвечал ей я.
- Твою спицу! - воскликнула она, смеясь. - А, господин плетет кружева: ему нужны спицы!
Все бывшие около стали смеяться, и я, чувствуя, как краснею, не находил что ей ответить.
- Так вот, радость моя, - продолжала она, - свяжи мне семь аршин кружев на мантилью, кружевник моей души!
И, взяв цветок акации, который она держала во рту, она бросила мне его движением пальца прямо промеж глаз.