— Слушай, Ревекка, — сказал он, — до сих пор я с тобой обращался мягко. Теперь я буду говорить как победитель. Я завоевал тебя моим луком и копьём, и по законам всех стран и народов, ты обязана мне повиноваться. Я не намерен уступить ни пяди своих прав или отказаться взять силой то, в чём ты отказываешь просьбам.
— Гордая девица, — с досадой сказал де Браси, — видя, что на все его изысканные любезности она отвечает пренебрежением, — гордая девица, я тебе докажу, что и моя гордость не меньше твоей. Знай же, что я заявил претензии на твою руку тем способом, какой наиболее соответствует твоему нраву. При твоём характере тебя легче покорить с оружием в руках, чем светскими обычаями и учтивыми речами.
В то время он грациозным движением руки пригласил её сесть. Так как леди Ровена продолжала стоять, рыцарь снял перчатку с правой руки, намереваясь подвести её к креслу. Но леди Ровена жестом отклонила эту любезность и сказала:
— Если я нахожусь в присутствии моего тюремщика, сэр рыцарь, — а обстоятельства таковы, что я не могу думать иначе, — то узнице приличнее стоя выслушивать свой приговор.
«Но если трогательность нежных слов
Не может вас ко мне расположить,
Тогда — как воин, а не как влюблённый —
Любить меня вас я заставлю силой.»
Два веронца
Положи меня, как печать, на сердце твоём, как перстень, на руке твоей, потому что крепка, как смерть, любовь и жестока, как ад, ревность: стрелы её – стрелы огненные.
– Мне страшно, прекраснейший мой! – прошептала Суламифь. – Тёмный ужас проник в мою душу… Я не хочу смерти… Я ещё не успела насладиться твоими объятиями… Обойми меня… Прижми меня к себе крепче… Положи меня, как печать, на сердце твоём, как печать, на мышце твоей!..
"Сейчас, как супруга главы королевства, я как никогда понимала и принимала жесткость правителей. Стоило хоть кому-то дать слабину, как его тут же смещали с трона, кровью и грязью, и тут же сажали марионетку. Ненадолго, но всё же простым людям хватало хлебнуть…Добро должно быть с кулаками и никак иначе. И раздавать его надо иногда насильно и незаметно, а то смута, кровь…и так далее по списку."
Кролик поставил на стол крошечную чашечку и придвинул её ко мне.
– Под вашу ответственность, – предупредил он колясников.
Заглянув в чашечку, я увидел только маслянистый отблеск на самом донышке. Там не хватило бы наполнить и напёрсток.
– Вот это да! – удивился я. – Как мало.
Кролик шумно вздохнул. Он не уходил. Стоял и чего-то ждал.
– Деньги, – сказал он наконец. – Платить будешь?
Я растерялся. Денег у меня при себе не было.
– А сколько это стоит? – спросил я.
Кролик повернулся к Табаки.
– Слушай, это вы всё затеяли. Я бы ничего ему не дал. Он же совсем без понятия, этот Фазан.
– Заткнись, – сказал Лорд, – протягивая ему сотенную купюру. – И вали отсюда.
Кролик взял деньги и отошёл, бросив на Лорда хмурый взгляд.
– Пей, – предложил мне Лорд. – Если действительно хочешь.
Я опять заглянул в чашечку.
– Вообще-то уже не хочу.
– И правильно, – обрадовался Табаки. – Зачем тебе? Вовсе не обязательно, и вообще с чего это ты вдруг? Выпей лучше кофе. И булочку съешь.
– Дай какой-нибудь пузырёк, – попросил Лорд, протягивая руку.
Табаки поморщился.
– Решил отравиться? Тогда лучше крысиного яду достань. Он надёжнее. И более предсказуем.
У каждого человека свои звёзды. Одним – тем, кто странствует, – они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для учёных они – как задача, которую надо решить. Но для всех этих людей звёзды – немые. А у тебя будут совсем особенные звёзды…
Глаза слепы. Искать надо сердцем.
Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
Я в последнее время вообще не понимаю: вместе мы или нет! Он меня вообще в серьёз не воспринимает! Может уехать в командировку и сказать об только тогда, когда я ему позвоню и спрошу " Ты где?". Единственное, где у нас всё хорошо, это в постели. Да, с сексом проблем нет. Но, извините, я же никакая-то там подстилка, чтобы раздвигать ножки, когда ему приспичит! Я себя уважаю! Короче говоря, в личной жизни у меня полное разочарование.
– Я вас не видел на корабле. Позволительно ли мне думать, что вас удерживали насильно?
– Насильно?! – сказала она, тихо и лукаво смеясь. – О нет, нет! Никто никогда не мог удержать меня насильно, где бы то ни было.
– Я не могу знать что-нибудь о вас против вашей воли. Если вы захотите, вы мне расскажите.
– О, это неизбежно, Гарвей. Но только подождём. Хорошо?
– Я полюбил вас за ваш живой ум.
– Вы вполне можете называть это дерзостью. Да оно почти так и было. Ведь в том дело и заключалось, что вам опротивели любезности, внимательность и угодничество, с которыми к вам относились все окружающие. Вас тошнило от женщин, у которых в мыслях, в глазах и на языке была лишь забота о том, как бы заслужить вашу благосклонность. Я привлекла к себе ваше внимание и интерес именно тем, что оказалась вовсе на них не похожей. Не будь у вас золотого сердца, вы бы меня за это возненавидели. Но при всех ваших стараниях скрыть свою истинную натуру чувства ваши всегда были благородны и справедливы. И в душе вы питали глубокое презрение ко всем, кто за вами так прилежно ухаживал.
– Вы хотели меня смутить, мистер Дарси, приготовившись слушать с таким вниманием мою игру. Но я вас нисколько не боюсь, хоть ваша сестра играет столь превосходно. Упрямство не позволяет мне проявлять малодушие, когда того хотят окружающие. При попытке меня устрашить я становлюсь ещё более дерзкой.
Так не бывает, чтобы в жизни было всё равно. Всегда найдётся хоть что-либо, хоть маленькая зацепка, когда равнодушная личина человека слетает в один миг.
– Всегда полезно быть в курсе чужих желаний. А вдруг они совпадут с нашими в некоторых, очень важных судьбоносных точках?
Большинство темных лордов – потомки огненных демонов, у нас вся сущность – огонь. И потому нам присущи такие черты, как вспыльчивость, стремление добиться своего, и мы не умеем проигрывать. Проигрыш, даже в малейшем, приводит в ярость. Сдержать себя, свои эмоции, свои желания – достижение. Так что, да, родная, умение проигрывать – это достоинство, присущее немногим.
Будешь на меня так смотреть – я растаю, – предупредил магистр.
– Или сгоришь? – предположила я.
– Опасение сгореть возникает каждый раз, когда ты со стоном произносишь мое имя, – прошептал Риан, – а вот когда так восторженно-восхищенно на меня смотришь, я всерьез опасаюсь растаять.
– Не могу смотреть на тебя иначе, – честно созналась я. – Чем больше я узнаю о тебе, тем больше восхищаюсь и…
– Тогда мы в равном положении.
«Смерть – только начало».
– Я не могу без тебя. Всегда знал, что контролирую даже не мысли – эмоции, всегда. И когда полюбил Василену… мне было больно, больно отпускать ее в тот, человеческий мир, где ее могли обидеть… Но отпустил, слишком отчетливо понимая – не вынесу разочарования в ее глазах. Разочарования во мне, в моем мире, в том, что я становлюсь слаб рядом с ней. И я убивал в себе эти чувства – медленно, уверенно, неотвратимо. Убил. В один день просто осознал, что глядя в ее васильковые глаза, испытываю лишь нежную привязанность, не более. Василена дорога мне, но я могу жить без нее. Без тебя не могу…
Больнее всего знать, что у меня был шанс, Дэя. Я просто не понял – себя, своего внезапного желания помочь… тебе. Там, в Загребе, осознав, что ты могла погибнуть, я испугался. За тебя испугался. И, зашвырнув к Тьеру, постарался забыть, отвлечься – не смог.
Сонная, с растрепанными волосами и в моей рубашке – ты просто сводишь меня с ума, – хрипло произнес магистр.
Ты моя первая и единственная любимая, родная, и наливая в ту ночь твой бокал до верха, я знал, что иду на преступление, знал, что не имею права связывать наши жизни… Знал, но остановиться не мог. И я ждал твоего первого глотка как приговора или помилования… Но вот, ты закрываешь глаза, вдыхаешь аромат, и на твоих губах заиграла легкая, едва заметная улыбка… Глоток, ты остановилась, чтобы распробовать вкус… а мое сердце перестало биться… Но глоток… еще… и еще… И одним махом я выпил свой бокал. До дна. Как и ты. С этого момента наши судьбы были связаны, Дэя, и в тот миг почернел камень в обручальном кольце.