Рассказ
«В такие дни охотно дремлется; сидишь, ни о чем не думаешь, ни о чем не вспоминаешь, и мимо тебя, как в волшебном тумане, плывут деревья, люди, образы, звуки и запахи. И как-то странно, лениво и бесцельно обострено воображение. Эти едва ли передаваемые ощущения испытывают люди, сильно помятые жизнью, в возрасте так приблизительно после сорока пяти лет…»
«Был июль, пять часов пополудни и страшная жара. Весь каменный огромный город дышал зноем, точно раскаленная печь. Белые стены домов сияли нестерпимо для глаз. Асфальтовые тротуары размягчились и жгли подошвы. Тени от акаций простерлись по плитяной мостовой, жалкие, измученные, и тоже казались горячими. Бледное от солнечных лучей море лежало неподвижно и тяжело, как мертвое. По улицам носилась белая пыль…»
«Осенью дьячок села Кочергина сбирался ехать с своим девятилетним сыном в губернский город Т. Он намеревался записать его в третий класс духовного училища. Под самый день отъезда дьячок ходил по крестьянским дворам, просил дугу; от священника он получил благословение на далекий путь и дегтярку с помазком.
Его сын, Иван Декалов, вымытый, причесанный, в это время спал дома на печи…»
«Мы с беатенбергским пастором, вдвоем, сидели на Амисбюле и пили молоко.
У нас, в горах, было еще светло, а в долинах уже наступил вечер. Интерлакен глубоко, внизу, мигал тысячами огоньков, – словно тысячи светляков собрались и держали совет. Розовая Юнгфрау мертвела и одевалась в белый глазет.
Был тот час, когда душа человека расположена к размышлениям и мечте…»
«Прошло несколько времени, и Цехановецкий получил известие о смерти своего отца; огромное родовое наследство, увеличенное ещё более щедростью короля, ожидало его на родине, и Цехановецкий, не теряя времени, поспешил в Витебск. Едва разнеслась там молва о его приезде, как в то же самое время страшная новость дошла до него. Его потребовали в гродской суд, для очных ставок с его матерью, но не Цехановецкою, а с простою женщиною, которая прежде была его кормилицею…»
Это история любви. О том, что это чувство может быть убийственным и молниеносным. А еще - настоящим.
Никаких аналогий с политикой не проводить, ибо выдумано от и до.
Айви с первого дня была влюблена в своего босса Леннона. Она даже была его рабочей женой. Сможет ли тайное проникновение на вечеринку, на которой он присутствует, убедить его, что она хочет служить ему днем и ночью?
Иногда любовь заставляет нас совершать глупые поступки. А иногда и собственной глупости хватает, нечего любовью оправдываться! Верно, Радомир?
Небольшой предновогодний подарок для тех, кто соскучился по "Волчьей тропе"Связывает дилогию "Бабкины сказки" и "Равноденствие"
Можно читать как самостоятельное произведение
«Что такое „халдей“? Эти очерки о „халдеях“ написаны вскоре после выхода в свет „Республики Шкид“. В то время автор мог и не объяснять читателю, что такое „халдей“ и с чем его кушают. Человек, который учился в советской школе в первые годы революции, хорошо запомнил эту жалкую, иногда комичную, а иногда и отвратительную фигуру учителя-шарлатана, учителя-проходимца, учителя-неудачника и горемыки… Именно этот тип получил у нас в Шкиде (да, кажется, и не только у нас) стародавнее бурсацкое...
Сборник легенд, шуток и анекдотов, связанных с именем исторического лица – Бирбала, министра могущественного падишаха Акбара из династии Великих Моголов (XVI в.). Бирбал – популярнейший герой индийского фольклора Мудрец, поэт, острослов, балагур, он – правдолюбец, защитник бедных. Тонкий ум, ловкость, находчивость помогают ему противостоять козням и интригам завистников – вельмож Акбара.
«Что это шумитъ, Алена? Колеса, что-ли?
– Какое тебѣ колеса, Господь съ тобой, Гаранюшка!
– Колеса, право колеса! Нешто мельница работаеть?
– Да не работаетъ она, Гаранюшка, ужъ четвертый день!
– Полно, тебѣ! Померещилось, видно! Вонъ ты какой горячій!..»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Журнал «Уральский следопыт» 1975 г., № 9, стр. 63-68
Рубрика «Мой друг фантастика»
Виктор Ноевич Комаров родился в 1924 году в Ростове-на-Дону. Окончил физический факультет МГУ. Опубликовал два десятка научно-популярных книг, до трехсот статей. Автор ряда научно-фантастических произведений. В нашем журнале публикуется впервые.
На 1-й стр. обложки — рисунок А. ГУСЕВА к рассказу Кир. Булычева «Когда вымерли динозавры!».
На 2-й стр. обложки — рисунок И. БРУНИ к рассказу Игоря Подколзина «Завершающий кадр».
На 3-й стр. обложки — рисунок С. ПРУСОВА к рассказу С. Колбасьева «Консервный завод».
«Июль слоновьей тушей навалился на город, дыша в лицо зноем. На боках переполненных трамваев, завязших у светофора, вскипало солнце. Перекресток взрывался гудками и руганью, металлический скрежет больно отзывался в ушах; над улицей плыл запах горелой резины. Теодор шел прогулочным шагом, и поток прохожих болтал его, как морская зыбь буек. Лысина побагровела, горячие подтяжки врезались в плечи, раскаленный костюм, казалось, весил целую тонну. От едких капель пота щипало глаза и запотевали очки,...
«Владимир Викторович Колесов, лингвист, профессор, доктор филологии, заведующий кафедрой русского языка филфака Санкт-Петербургского университета, монографии, переводы, почетные дипломы и степени; акцентолог. Учитывая вес и традицию петроградской-ленинградской русской лингвистической школы – пожалуй что русист-акцентолог Петербурга номер раз и, с учетом совокупности факторов, России и мира. Из Петроградской кафедры вышла вся русская лингвистика…»
«Стужа, холод… Январь на дворе и дает себя знать всякому бедному люду, дворникам, городовым – всем, кто не может спрятать нос в теплое место. Он дает себя знать, конечно, и мне. Не потому, чтобы я не нашел себе теплого угла, а по моей собственной фантазии…»
«До шестнадцатилетнего возраста мистер Гарри Гартлей получал обыкновенное джентльменское воспитание, то есть учился сначала в частной школе, а потом в одном из тех больших учебных заведений, которыми Англия справедливо славится. Но с этого времени у него явилось необыкновенное отвращение к учению; из родителей у него были жива только мать, слабая и невежественная женщина; она позволила сыну бросить ученье и заняться исключительно самоусовершенствованием в области разных светских пустяков. Два...
«Принц Флоризель дошел с мистером Ролльсом до небольшой гостиницы, в которой тот проживал. Они дорогой много разговаривали, и клерджимен не раз принимался плакать, растроганный ласково-суровыми упреками Флоризеля…»
«Рыжеволосый фавн играл на окарине нежную мелодию.
Бронзовая луна, сияние Млечного Пути, шелест волн. Фавн, сидящий на плоском валуне, и в довершение – эта музыка… Ким была очарована.
Один осторожный шаг, затем второй: девушка приближалась к фавну.
Окарина смолкла…»
«Душок над стойкой стоял густой и сложный: нудно пахли в июльской духоте распластанные на тарелках кильки; рыжие пирожки излучали аромат прогорклого тюленьего жира; кислая капуста вплеталась в копченый колбасный душок; слоеные пирожные, по-русски крупные и густо засыпанные пудрой, приторно благоухали рядом с горкой котлет, щекотавших ноздри выпивающих и закусывающих гостей добротным запахом пережаренных сухарей…»
«На пляже, в залихватски небрежных позах, лежат курортные наяды. Огромные попугайские зонты сливаются с полосатыми палатками; палатки – с шезлонгами; шезлонги – со штанами наяд… Близорукий человек, попав в эту цветистую кашу, легко может сесть вместо кресла на свою жену или, боже сохрани, на чужую… Но как-то все разбираются. Каждая душа находит свое место под своим зонтом. Сидят тесными кружками в тени, как песок струится легкая беседа, глаза обжигают глаза, блестят натертые кокосовым маслом...
«Из больничного коридора пахло хлоркой и перловым супом. Лязгали металлические каталки, отрывисто доносились обрывки разговоров медсестер. По стене, выкрашенной в тоскливый желтый цвет – и почему в больницах всегда красят стены этой краской? – изредка пробегали светящиеся зигзаги от фар проезжавших под окном машин. Марина Григорьевна поднялась со стула, припадая на правую ногу, прошла к окну и плотнее задернула шторы. В палате стало почти совсем темно, лишь через застекленный прямоугольник над...
«Америка имеет девственные леса, девственную почву, а Москва имеет девственные улицы. Говорю о таких лесах и таких улицах, где ни разу не бывала нога человека. Я, по-настоящему, должен был бы показать, каковы именно эти леса, для того, собственно, чтобы читатель знал, как именно думать ему о девственности московских улиц; но в первом случае я рекомендую ему романы Купера, а во втором – мой собственный рассказ, и результат этой рекомендации будет таков, что из романов Купера он почерпнет...
"Начинается регистрация на рейс AT 23/3 по маршруту Акваполис – Новые Афины, – вспыхнула голографическая надпись под потолком. – Пассажиры приглашаются к первому терминалу“. Люди начали подниматься из кресел, потянулись к приветливо распахнувшейся двери терминала, на минуту сотворив что-то отдаленно смахивающее на сутолоку. Лучшего момента не выбрать. Клим скользнул взглядом по лицам, по фигурам. Задержался на девушке в легком костюме, янтарном, с лазурными вставками: блуза без рукавов...