Все книги
«Растянувщись на спине на жесткой постели и оглядывая блуждающимъ взоромъ трещины на потолке, журналистъ Хуанъ Яньесъ единственный обитатель камеры для политическихъ, думалъ о томъ, что съ сегодняшняго вечера пошелъ третій месяцъ его заключенія…»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Въ десять часовъ вечера графъ Сагреда вошелъ въ свой клубъ на бульваре Капуциновъ. Лакеи бросились толпою принять отъ него трость, лоснящійся цилиндръ и роскошную меховую шубу; раздевшись, графъ предсталъ въ накрахмаленмой рубашке безупречной белизны, съ гвоздикой въ петлице и въ обычной, скромной, но изящной форме – черной съ белымъ – джентльмэна, пріехавшаго прямо съ обеда…»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Четырнадцать месяцевъ провелъ уже Рафаэль въ тесной камере. Его міромъ были четыре, печально-белыя, какъ кости, стены; онъ зналъ наизусть все трещины и места съ облупившеюся штукатуркою на нихъ. Солнцемъ ему служило высокое окошечко, переплетенное железными прутьями, которые перерезали пятно голубого неба. А отъ пола, длиною въ восемь шаговъ, ему едва ли принадлежала половина площади изъ-за этой звенящей и бряцающей цепи съ кольцомъ, которое впилось ему въ мясо на ноге и безъ малаго вросло въ...
«Bo всей валенсіанской равнине отъ Кульера до Сагунто не было деревни или города, где бы его не знали.
Какъ только раздавались на улице звуки его гобоя, мальчишки прибегали во весь опоръ, кумушки звали другъ друга съ жестами удовольствія, а мужчины покидали трактиръ…»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Открывая дверь своей хижины, Сенто заметилъ въ замочной скважине какую-то бумажку.
Это была анонимная записка, переполненная угрозами. Съ него требовали сорокъ дуро, которыя онъ долженъ былъ положить сегодня ночью въ хлебную печь напротивъ своей хижины…»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Если вся Валенсія изнывала въ августе отъ жары, то пекари подавно задыхались у печи, где было жарко, точно на пожаре.
Голые, прикрытые лишь ради приличія белымъ передникомъ, они работали при открытыхъ окнахъ; но даже при этихъ условіяхъ ихъ распаленная кожа таяла, казалось, обращаясь въ потъ, который падалъ по каплямъ въ тесто, и библейское проклятіе исполнялось на половину, такъ какъ покупатели ели хлебъ, смоченный, если не своимъ, то чужимъ потомъ…»
Перевод: Татьяна Герценштейн
«Песчаный берегъ зъ Торресадодась съ многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служилъ м?стомъ сборища ддя всего хуторского люда. Растянувшіеся на живот? ребятишки играли въ карты подъ т?нью судовъ. Старики покуривали глиняныя трубки привезенныя изъ Алжира, и разговаривали о рыбной ловл? или о чудныхъ путешествіяхъ, предпринимавшихся въ прежнія времена въ Гибралтаръ или на берегъ Африки прежде, ч?мъ дьяволу взбрело въ голову изобр?сти то, что называется табачноню таможнею…» Произведение...
«25-го Мая въ 5 часовъ вечера я разпростился съ Иркутскомъ. По дорог? къ Байкалу, называемой Заморскою, минуя городскую заставу, немедленно подымаешься на Крестовскую гору, облегающую Иркутскъ съ южной стороны. Кладбище съ тремя каменными церквами, разположенное по сей гор? надъ самымъ городомъ, представляетъ очень хорошій видъ. Возвышенности отъ кладбища дал?е на югъ покрыты густымъ м?лкимъ березникомъ и соснякомъ, отъ чего весною и осенью много бываетъ сырости и мокрединъ. При небольшомъ...
«Почтовая тройка стояла у ворот; чемодан был вынесен; я стал прощаться и думал, поцеловавшись со всеми, сесть на тележку и ехать, но должно было заплатить дань старине. Меня посадили, мать и сестры сели, мальчик, ехавший со мною, был также посажен, даже горничная, вбежавшая сказать, что извозчик торопит, подпала той же участи: „садись“, – сказала ей повелительно матушка; девушка осмотрелась кругом, взглянула на матушку, как будто желая выразить, что ей совестно сидеть с господами, но при новом...
«Я путешествовал довольно по свету, и если обстоятельства не всегда были благоприятны для наблюдений над целыми странами, по крайней мере я не пропускал случаев рассматривать людей в частности, и редко проходило, чтоб наблюдение человека не было для меня поучительно. Таким образом, в одно из моих путешествий, я узнал замечательного старика, историю которого постараюсь рассказать здесь, как умею…»
«Небо обложилось тучами, восточный ветер шумит между прибрежными камнями косы острова Ретузари. Отдаленный дождь скрывает [его] из виду; берега приближаются, и бунтующее море бросает далеко всплески свои по песчаной отлогости…»
«Громадный Париж со своими предместьями уже был охвачен союзными войсками от впадения Марны в Сену и опять до Сены при Пасси. Перемирие было заключено; громы сражения умолкли на левом фланге: высоты Бельвиля, Менильмонтана и Монлуи, занятые союзниками и уставленные пушками, грозили разрушением столице Франции; войска, их защищавшие, начали уже отступление, – но еще битва кипела по другую сторону канала д'Урк и на Монмартре, куда не достигло еще известие о перемирии…»
«Пользуясь впечатлением, которое осталось в вас последним посещением Кронштадта, спешу отвечать на вопрос, сделанный вами прежде: почему я избрал себе скучный род морской службы. Я нарочно ожидал случая, чтобы доказательства мои были подкреплены собственным вашим убеждением; для меня довольно было, что вы видели военный корабль и восхищались его устройством…»
«Жизнь человеческая исполнена сама по себе опасностей; военная служба умножает их; но опасности сухопутной службы ограничиваются одними ужасами войны; в морской же, напротив, сверх военных случаев, человек подвергается часто большей погибели от стихий, устроенных природою на благо и пользу его, нежели в самых жестоких сражениях. – Я спешу представить тому разительный пример…»
«Мы в Голландии. – Мир встретил нас, – и надежды, за коими гнались мы сюда, исчезли, как ночные призраки с восхождением солнца. Еще в Копенгагене узнали мы, что Наполеон разбит при Ватерлоо и что войска наши под стенами Парижа. Пылкие чувствования юности, заставлявшей желать продолжения войны, встревоженные скорым и неожиданным переворотом, с коим опрокинулись наши замыслы, не могли быть утешены благоразумием, твердившим, что мир лучше войны; и мы, с грустию в сердце, в борьбе с бурями, в...
«…Чувствуешь приближение к испанским и португальским берегам: в 20 милях от земли утренний ветер наносит уже благовоние померанцевых и апельсинных деревьев. Неизъяснимо чувствование, пробуждаемое вдохновением этих ароматов, зрелищем безоблачного неба и ощущением живительной теплоты, после туманов Англии, запаху каменного угля и беспрерывных непогод, царствующих около Английского канала…»
«В один светлый майский день 1842 года отец за обедом обратился к старшему моему брату Андрею и ко мне со словами: «Сегодня после обеда не уходите играть во двор; мать вас оденет, и вы поедете со мной». Отец не объяснил, куда он хочет везти нас; мы же, в силу домашней субординации, расспрашивать не смели, а потому наше детское любопытство было очень возбуждено. Старшему брату было в это время 10 лет, а мне 8; жили мы в Иркутске в своей семье, состоявшей, кроме отца, матери и нас, еще из двух...
Мицос Александропулос — известный греческий писатель, участник антифашистского Сопротивления, автор романа-дилогии «Ночи и рассветы» («Город» и «Горы»), сборников рассказов («К звездам», «Чудеса происходят вовремя»). Ему принадлежит и крупная серия работ по истории русской культуры, в частности трехтомная история русской литературы, романы о Горьком и Чехове. Двухтомный роман Мицоса Александропулоса «Хлеб и книга» был удостоен в 1981 году Государственной литературной премии Греции. К этой же...
В книге «Поморские были и сказания» юный читатель найдет рассказы о Двинской земле, о Северном море, о жизни людей Севера — моряков, охотников на морского зверя, рыбаков. Прочитает интересные дедовы сказания, старины и сказки, созданные автором на основе устного народного творчества поморов. Услышит красивую, яркую речь поморов, увидит природу нашего Севера.
Чешский этнограф, путешественник и писатель Милослав Стингл хорошо известен советским читателям.
В своей новой книге он рассказывает о древнейших цивилизациях Америки, об увлекательном труде ученых - археологов и историков, посвятивших себя поискам доинкских культур на Американском континенте.
Много древних сказаний содержат русские летописи. Из лета в лето, то есть из года в год, любознательные люди заносили в летописные книги то, что сами видели и о чём слышали от знающих людей.
Кроме письменных свидетельств, «преданья старины глубокой» без записей сохранялись в памяти народной. Памятливые старики изустно передавали детям сказания о старинных временах. И те, тоже изустно, без записей, пересказывали их внукам и правнукам.
В этом томе Э. Гиббон продолжает воссоздание масштабного полотна европейской истории VII-XI вв., показывая те события и исторические тенденции, которые определили дальнейшее развитие международных отношений и внутренней истории европейских государств на ближайшие несколько сот лет, – арабские завоевания, крестовые походы, набеги норманнов на Южную Европу и образование там норманнского королевства, появление на исторической арене турок-сельджуков. Особое внимание он уделяет истории славян и Руси.
Это четвертая и последняя книга известных чехословацких путешественников И. Ганзелки и М. Зикмунда об их поездке в автомобиле «татра» по странам Латинской Америки. На нешироком перешейке между двумя океанами расположено несколько стран — Панама, Коста-Рика, Никарагуа, Гондурас, Сальвадор, Гватемала и самая крупная из них — Мексика. Соседство с оплотом мирового империализма — США наложило отпечаток на жизнь этих стран. Но свободолюбивые народы противостоят экспансии, бережно сохраняют...
Умная, сильная, осторожная, обыкновенная Саманта - это я. Однажды меня поцеловал незнакомец. Этот поцелуй сделал что-то странное со мной. Теперь я все время чувствую голод, но я хочу не еды. Мне кажется, что часть меня пропала, и я не знаю, как вернуть ее обратно. Тогда появляется Бишоп. Сначала я думаю, что это обычный мальчишка с необыкновенно синими глазами. Но вскоре понимаю, что он единственный кто может мне помочь спасти мою душу от тьмы.