«Дени де Болье не минуло еще двадцати двух лет от роду, но он считал себя вполне взрослым и совершенным кавалером. В те грубые, воинственные времена мужчины рано развивались. Если юноша участвовал хотя в одном правильном сражении или в десятке набегов и успел кого-нибудь убить приличным образом, если при этом он мог поговорить о военном искусстве и усвоил обычные манеры людей своего круга, то его и взаправду считали «совершенным кавалером» и легко прощали невинное фанфаронство – стремление...
«Я – улитка. Слизняк. Разумное брюхоногое. Оттого что во мне центнер веса и полтора метра росту, суть не меняется. Равно как и человеческое отношение. Люди относятся ко мне в лучшем случае с гадливостью и жалостью, а в худшем… В худшем они меня ненавидят. Например, за мою медлительность. Их тошнит, оттого что я оставляю липкий след. Они издеваются над моей манерой втягивать глаза внутрь мантии каждые десять-пятнадцать секунд. Их злит, что на моем лице никогда не отражаются эмоции. Многим даже...
«Конечно, «страшное» разное бывает. Акула за тобой в море погонится, еле успеешь доплыть до лодки, через борт плюхнуться… Или пойдешь в погреб за углем, уронишь совок в ящик, наклонишься за ним, а тебя крыса за палец цапнет. Благодарю покорно!.. Самое страшное, что со мной в жизни случилось, даже и страшным назвать трудно. Стряслось это среди бела дня, вокруг янтарный иней на кустах пушился, люди улыбались, ни акул, ни крыс не было… Однако до сих пор – а уж не такой я и трус – чуть вспомню, по...
Париж – это самое лучшее, что сейчас предлагает ему судьба. Город Мира, Красоты и Любви. Он залижет там свои раны. (с) Нина Юдичева Все права, в том числе перепечатки и копирования принадлежат автору. Любое редактирование и коммерческое использование данного текста, полностью или частично, без ведома и разрешения автора запрещены.
«Большой Джим Доггерти был, что называется, свойский парень. То есть он принадлежал к племени свойских парней. На Манхэттене имеется и такое племя. Это карибы Севера – сильные, хитрые, самоуверенные, сплоченные, они честно блюдут законы своего клана и питают снисходительное презрение к соседним племенам, которые танцуют под дудку Общества. Разумеется, я говорю о титулованной аристократии мира свойских парней, а не о тех, к кому приложим эпитет, почерпнутый из того отделения кошелька,...
«В 1860 году еще полагали, что появляться на свет надлежит дома. Ныне же, гласит молва, верховные жрецы медицины повелевают, дабы первый крик новорожденного прозвучал в стерильной атмосфере клиники, предпочтительно фешенебельной. Поэтому, когда молодые супруги мистер и миссис Роджер Баттон решили в один прекрасный летний день 1860 года, что их первенец должен появиться на свет божий в клинике, они опередили моду на целых пятьдесят лет. Связан ли этот анахронизм с той поразительной историей,...
«Случайные встречи» — одна из последних книг американского писателя, в которой автор рассказывает о тех, с кем ему довелось встретиться за свою долгую жизнь, о смешных и грустных эпизодах, непрерывающаяся цепь которых и есть бытие человека. В сборник вошли также рассказы разного периода, в том числе рассказы, изданные отдельной книжкой после смерти писателя, — «Меня зовут Сароян».
Один из самых известных юмористов в мировой литературе, О. Генри создал уникальную панораму американской жизни на рубеже XIX–XX веков, в гротескных ситуациях передал контрасты и парадоксы своей эпохи, открывшей простор для людей с деловой хваткой, которых игра случая то возносит на вершину успеха, то низвергает на самое дно жизни.
«…На развороте в борт ударила первая тяжелая волна – предвестница других ударов. Глухо отозвалась обшивка, и баркас задрожал, как струна. Потом трещала парусная оснастка, когда, подгоняемый холодным попутным ветром, набравшим свежесть, баркас мчался в Нэрн. Волны вставали уже вровень с фальшбортом, и пришлось причаливать в военной гавани, откуда только что, в переливах боцманских дудок, ушел старый броненосец, сопровождаемый двумя миноносными катерами. Такой шторм военному кораблю не в диковину....
Громилы переместились на край склона, обрывающегося в мутную быструю реку, и, раскачав, швырнули Федю вниз.
«…Лицо девушки, белевшее в окне джипа, исказилось в страдальческой гримасе. Пикник на лоне природы завершился плачевно: откуда ни возьмись, явился отец в сопровождении охранников, разлучил воркующих голубков, разорил гнездышко, растоптал настроение… Любимый папа издевался над не менее любимым парнем, и как теперь жить – она не понимала…»
«…Ответ пришел из белесого ниоткуда: – Потому что память в этой фазе существования недоступна. Накопление информации не происходит. – А на тебя, что ли, запрет не распространяется? Ты где? – Да здесь я… И не один. Нас тут несколько сотен греется. Перезвон смешков прокатился по пустоте. – Греется? Холода не чувствую… – А как это назвать? Пользуем как внешнюю память то, до чего можем дотянуться в материальной фазе. Мыслим если не полноценно, то сносно… В незримую беседу влились другие...
«…Леня появился минуты через две. В легких туфлях и костюме. Даже куртку поверх пиджака не набросил. Но черную папочку прихватил. – Замерзнешь! – крикнул я. – С ума сошел? Он дождался, пока я поднимусь на крыльцо, и, выпуская изо рта пар, затараторил: – По Измайлову ситуация сложная. Скорее всего, мы сели в лужу. Ну… не мы одни. У «Комсомолки», «Известий» и «МК» ситуация такая же. Рассказываю коротенько с самого начала. Мужик разрабатывал язык для общения с братьями по разуму… – Поясни. ...
Профессор плакал, размазывая по лицу сопли пополам с кровью.
– Ну, вот, – гнусаво произнес он, в бессилии показывая испачканные ладони. – Опять. За что, а? За что, я вас спрашиваю?
Сосед по подъезду, сапожник Пантелей Бабыленко, поскреб затылок, посмотрел на сбитые кулаки.
– Вид у тебя придурковатый, Семионыч, – откровенно ответил он.
– А я виноват? – с надрывом произнес профессор…
«…Котам в нашем дворе появляться не стоило. Никогда. Ни по какой надобности. Ни за сдобной мышкой, ни за кошачьей лаской. Усатый бродяга, завернувший в наш двор, очень рисковал. В лучшем случае ему светила веревка с консервными банками на хвост. Обычно же гостя встречала яростная погоня с рогатками, палками и улюлюканьем. Кошак метался как угорелый в сжимавшемся кольце, пока отчаянным броском не взлетал на дерево. Спася свою шкуру, кот окатывал нашу ораву взглядом, полным презрения, и принимался...
«…Ее хозяйка, Кася (не путать ни с Катей, ни с Касси!), вообще-то не собиралась стать хозяйкой кошки. Она и кошек не очень любит. Просто так вышло, что кто-то подкинул ей под дверь коробку, перевязанную в точности как подарок, большой алой лентой. Кася и заглядывать внутрь, конечно, не стала. Нет, она не думала, что там, например, бомба. Но какой-нибудь неприятный сюрприз подозревала. Не подкидывают на придверный коврик приятных-то. В общем, Кася осторожно взяла коробку и на вытянутых руках...
«– Убийственная красота. – Патрикей любуется на себя в зеркало. Нижние его конечности обтянуты красными лосинами, заправленными в сапожки. Остальное тельце голенькое, бледный животик пульсирует, сосочки трепетно морщатся. На голове фальшивыми камушками поблескивает корона. Позу он принял балетную, добавив к ней непонятно где подсмотренный, боюсь, врожденный, вульгарный изгиб. – Ну? – снисходит до меня Патрикей, отставив ручку с пластмассовым перстеньком на безымянном…»
«Либерия появилась на свет в тот день, когда в Чудове установили памятник Робеспьеру, Дантону и Сен-Жюсту – гипсовую глыбу с тремя головами и пятью огромными босыми ногами с чудовищными пальцами. Этот памятник да красный флаг на здании напротив церкви – вот, пожалуй, и все зримые приметы, которые советская власть принесла в городок. Ну еще улица Иерусалимская была переименована в Красноиерусалимскую, хотя этого никто не заметил, поскольку в Чудове ее все равно и до, и после революции называли...
«Мне в детстве нравилось одно украшение – орех на верёвочке, но бабушка подарила его двоюродной сестре. Может быть, сочла, что я ещё мала, а двадцатисемилетней дылде как раз подойдёт такое украшение. Не знаю, нравилось ли оно двоюродной сестре, я не видела, чтобы она его носила, но меня так притягивали его гладкие блестящие бока и неброский шершавый рисунок…»
Джами посвятил своё известное дидактическое сочинение "Бахаристан" — "Весенний сад" своему десятилетнему сыну Зийаадину Юсуфу. Задуманный как ответ на «Гулистан» Саади «Бахаристан» состоит из прозаических рассказов-анекдотов, перемежаемых стихотворными вставками, и являет собой морально-этический кодекс, каким он должен быть по представлениям Джами. Написанный в конце жизни в доходчивой и увлекательной форме, "Весенний сад" имеет самый широкий читательский адрес, но прежде всего это...
(В рассказе присутствуют сцены способные вызывать омерзение. Впечатлительным просьба не читать.) Студентка Света становится свидетельницей уникального космического явления - мощнейшей вспышки на Солнце, которая приводит Землю к настоящей катастрофе. Но накануне в библиотеке ей попадается книга древних пророчеств, которая описывает вспышку на солнце, как приход темных богов-демонов в наш Земной мир. Во время катастрофы Свете удается увидеть воочию гигантского исполина во время магнитной бури,...
— Граждане, оплачиваем проезд! — глухим простуженным голосом потребовал водитель троллейбуса. — Следующая остановка — «Площадь Театральная». Двери троллейбуса с мягким фырканьем закрылись. Они поехали. Почему он всегда так говорит? Площадь Театральная, а не Театральная площадь? Странным он ей казался — этот молодой мужчина с простуженным голосом. Высокий, гибкий. Она не раз наблюдала, как он ловко карабкается по лестнице на крышу троллейбуса, когда что-то шло не так. Лицо приятное,...
Время приближалось к одиннадцати, за окнами стемнело, и во дворе зажглись фонари. Надев спортивную форму, Элина вышла на улицу, пересекла проезжую часть, «нырнула» под оградительную ленту и оказалась в сквере на долгожданной пробежке, о которой мечтала весь день.
В столице бушевала эпидемия, и уже второй месяц действовал режим самоизоляции, за нарушение которого можно было нарваться на крупный штраф. Но Элину не пугало ни то, ни другое — ничто не могло встать на ее пути к совершенной фигуре.
— Мужики, продайте танк!
Это было первое, что я услышал, когда с лязгом распахнул тяжелую бронекрышку и, задыхаясь от рвущего легкие кашля, без сил повис в узком проеме люка.
— Мужики, ну на фига он вам! Продайте, а?